в быстрые воды реки, и ее юное сердце содрогнулось.
«Как сильно волны бьются о берег! – подумала девушка. – Как белая река кипит на перекатах! Куда ни глянешь – вода так страшна. Что же мне делать?»
Однако, вспомнив о своей матушке, вдруг решилась она уйти из мира, но, прежде чем броситься в бурные воды, сложила такие стихи:
Кинулась она в реку, но деревянная чаша не позволила ей погрузиться в воду с головой. Поплыла девушка по течению.
Рыбаки на лодке заметили ее: – Смотрите, плывет большая чаша! Ловите ее!
Схватились они за чашу, потянули, вытащили ее из воды, смотрят – да это человек с чашей вместо головы! Рыбаки испугались:
– Ой, что это! Что за диво такое? – и в страхе бросили девушку на берегу. Через некоторое время она очнулась, встала с земли и воскликнула:
Оглянулась – кругом все пусто, ни живой души, а куда идти, неизвестно. Наконец поневоле побрела она куда ноги несут и вышла к людскому селению.
Крестьяне, увидев ее, зашумели:
– Что это за урод такой? Вместо головы – деревянная чаша, а руки-ноги человечьи. Видно, старая чаша стала оборотнем.
Иные в страхе показывали на нее пальцем, другие потешались, а нашлись и такие, которые говорили:
– Ну и пускай оборотень! Зато поглядите, какие у него руки и ноги красивые.
А надо сказать, что теми местами ведал правитель по имени Ямакагэ-но самми-тюдзё[71]. Как раз в это время прогуливался он по веранде своего дома. Залюбовавшись цветущими деревьями, правитель остановился в задумчивости.
«Что прекраснее весеннего вечера! Показать бы сейчас своей любимой, как горят огни в далеких селениях, где жгут чернобыльник, чтобы отогнать москитов, как стелются прозрачные дымки по самому краю неба!..»
Вдруг видит он: на дороге показалась девушка с чашей на голове.
– Эй, позовите-ка ее сюда! – приказал правитель.
Слуги бегом отправились выполнять приказ господина и привели к нему Хатикадзуки.
– Откуда ты родом и кто такая? – спросил правитель.
– Родилась я в Катано, – ответила Хатикадзуки. – Рано лишилась матери я и печалюсь о ней безмерно. Постигло меня и другое горе. По воле судьбы стала я неслыханным уродом, всем на свете я противна. Дошла я без пути и цели до берега Нанива, а отсюда пойду куда ноги меня несут, сама не знаю куда.
Стало правителю жаль девушку, и приказал он снять с ее головы чашу. Но не тут-то было! Крепко чаша приросла к голове. Как ни бились слуги, не могли и на волос ее сдвинуть. Глядели на это люди и посмеивались:
– Откуда только взялось такое страшилище!
– Куда же ты направишь теперь свой путь, Хатикадзуки? – спросил девушку господин тюдзё.
– Некуда мне идти, – ответила она, – потеряла я свою добрую мать, стала пугалом для людей, все боятся и взглянуть на меня, все гнушаются мной. А пожалеть меня некому.
– Ну что же, я думаю, что занятно иметь у себя в доме такое удивительное существо, – сказал господин тюдзё и решил оставить девушку у себя в услужении.
– В чем твое мастерство? Чему ты обучена? – спросил он ее.
– Никакому полезному мастерству я не обучена. Вот только, пока матушка была жива и заботилась обо мне, научилась я играть на разных цитрах да на маленькой флейте, выучила наизусть стихи из Кокинсю, Манъёсю и Исэ-моногатари, все восемь свитков Сутры лотоса и многие другие молитвы. А больше я ничего не знаю.
– Ну, если ты ничего другого не умеешь, то будешь истопницей при бане.
Непривычная это работа была для девушки, но против судьбы не пойдешь! Пришлось ей топить печь и греть воду. Весь день с самого утра люди в доме издевались над нею, не давали ей проходу злыми шутками. Ни у кого не нашлось в душе хоть капли жалости. Только и слышала она:
– Эй, Хатикадзуки! Горячую воду для господина!
Не успеет еще окончиться третья и четвертая стража ночи[72], еще не наступит рассвет во время пятой стражи, как ее уже будят и заставляют браться за работу. Не привык склоняться бамбук, а сгибается до самой земли под тяжестью снега. Печальная сидит Хатикадзуки перед огнем. Мысли ее горьки, как дым от валежника. Страшится девушка, что недобрая слава о ней расходится широко вокруг, словно этот горький дым!
– Скорее нагрей воду! Подай горячей воды! – кричат на нее слуги.
