Утром я первым пришел на завтрак, боясь пропустить моих королев. Они появились вдвоем к шапочному разбору. Агнешка вся искрилась и подпрыгивала на месте, а Лидия была спокойна и молчалива. Пока Агнешка бегала менять ложку, я спросил:
– Ты не заболела?
– Ну… – загадочно начала она. – Заболела, но не для всех.
– Так значит вчера…
– Нет, – сказала она, улыбнувшись, – нет…
Я готов был расцеловать ее, но прямо по курсу к нашему столику в припрыжку приближалась Агнешка, потрясая ложкой. Не успев сесть, пигалица заметила, что у нас закончились салфетки, и вновь ускакала.
– Это отговорка или… – продолжил я.
– А ты как думаешь? – вопросом ответила она и ущипнула меня за коленку.
– Я думаю, что если мы введем войска, то ему будет не до тебя, – сказал я.
– Вы собираетесь их вводить? – обеспокоенно спросила Лидия.
– Только в том случае, если этот кабан снова станет приставать к тебе, – сказал я. – У него что – жены нет? Вот пусть к ней и пристает, и то не более двух раз в месяц. Для пожилого дядьки это за глаза.
Лидия расхохоталась.
– Кабан, – повторила она. – Как смешно!
После завтрака мы с Агнешкой купались и загорали, а Лидия только загорала, не снимая юбки в симпатичный горошек. Пан Гжегош работал у себя в номере с документами, и это очень шло ему как видному политическому деятелю. А то уж я было собрался позвонить Леху Валенсе и рассказать всю правду о его коллеге из «Солидарности». Мне же можно было дурачиться с красотками хоть сутками напролет, и обращаться по этому поводу со стуком к моему начальству было бесполезно, потому что начальство вполне одобряло мое поведение.
Агнешка не оставляла меня в покое ни на секунду. На берегу она заставляла приседать с нею на плечах, а потом делать ей массаж, о котором черт меня дернул походя упомянуть. Массаж спины я ей делал плохо, двумя пальцами, но она так сладострастно вздыхала и стонала, что на нас стали обращать внимание. Лидия что-то резко сказала ей по-польски, та ответила с плутоватой ухмылкой, и чтобы пресечь ссору, я схватил Агнешку в охапку и потащил в море, где сначала устроил ей карусель, держа ее за руку и за ногу, а затем, раскрутив, бросил в воду. Она летела по воздуху метра три и визжала на весь божий свет. Результатом этого циркового номера был уход Лидии с пляжа. Когда, после десятка подобных трюков, мы наконец вышли из воды, Агнешка спросила:
– Тим, ты знаешь, ч т о с ней? – и, увидев, как я энергично покачал головой, открыла тайну. – У нее болит г о л о в а. Ты понял меня?
– А у тебя, сокровище мое, ничего не болит? – осведомился насмешливо я.
– Нет, Тим, у меня н и ч е г о не болит! – подчеркнуто радостно доложила она. – Со мной тебе можно делать все, что угодно: бросать, топить, душить. И вообще…
– Давай начнем с «вообще», – предложил я.
– Какой ты быстрый! – засмеялась она. – Это нужно заслужить. Лидия сказала тебе, что я еще девушка?
– Чего ради? – полуудивился-полувозмутился я. – С какой стати она должна была мне это сказать? Впрочем, если это так, то прими мои соболезнования.
– Старый башмак! – проворчала игриво Агнешка и стукнула меня по ноге. – Будто бы ты не хотел быть тем, кто…
– Да ни за какие коврижки! – отмахнулся я. – Все девственницы холодные, как утопленницы. Суеты много, а толка мало.
Она кинулась на меня, когда я еще не довершил фразы, с намерением всерьез поколотить, но попала лишь вскользь по лицу и увесисто по плечу, а дальше я арестовал ее кулачки, так она еще какое-то время пыталась достать меня ногами.
Тело ее было чертовски приятным на ощупь, я бы сказал – шелковистым. Такое ощущение возникло у меня, когда я еще массировал ее, но там были два пальца, а здесь – две ладони, под которые попадала не только спина, а и бедра, живот и даже мимолетно ее округлая и упругая грудь. Именно в этот миг она сбавила натиск и перестала молотить ногами, удивленно глянув на меня, но сладкий миг прошел, и все возобновилось с новой силой. В конце концов мне пришлось снова потащить ее в воду и несколько раз окунуть. Пляж, как нетрудно догадаться, превратился в партер летнего театра, и я бы не удивился, если, выходя из моря, услышал аплодисменты.
Агнешка меж тем успокоилась и, облизав губы, сказала:
– За это ты меня сегодня поцелуешь, – и, сделав паузу, добавила, озорно стрельнув глазами: – По-настоящему.
– А это как? – спросил я.
– Не в лоб, не в щеку, а в губы, – охотно пояснила она. – Долго, сильно и влажно.
– Ничего себе заявка! – сказал я. – Последний раз я целовался лет десять назад, надо бы потренироваться на ком-нибудь. А ты за это время возьми у пана Гжегоша соответствующее разрешение в письменной форме и с печатью «Солидарности».
