опасность: в газете писали, как один пес внезапно взбесился и вцепился в лицо своему хозяину – маленькому мальчику. Ребенка едва спасли, но он на всю жизнь остался инвалидом с изуродованным лицом.
Нельзя красить волосы, мазать помадой губы, пользоваться тушью. Волосы выпадут, губы станут блеклыми, а ресницы – редкими и белесыми.
Разумеется, нельзя курить, пить спиртное, целоваться с мальчиками…
Поначалу Роза верила матери на слово, но, подрастая, принялась подвергать многочисленные страшилки сомнению. Тем более что все вокруг только и делали, что заводили кошек, килограммами поглощали ледяное мороженое, а с мальчиками не только целовались, но делали и много чего другого, явно не менее опасного.
Испытывая поначалу священный ужас, смешанный с шальным восторгом, Роза вдохновенно принялась нарушать материнские запреты. Кусала губы, валялась в шортах на траве, гладила соседских собак и кошек… Когда ничего страшного не случилось и она поняла, что не заболеет и не помрет, пошла дальше. Матери, влияние которой становилось все более слабым, не удавалось остановить дочь.
Хотя, если уж по правде, в своем желании протестовать не стоило заходить настолько далеко.
А ведь мать не всегда была такой. Роза смутно помнила ее веселой, беззаботной, смешливой. Никаких параноидальных мыслей, никакого страха перед жизнью. Да и желания все контролировать она тоже вроде бы не имела, главой семьи был папа. Но после смерти отца мать резко изменилась, сделалась другим человеком – и ее отношение к дочери тоже стало иным.
Но в одном мать точно была права: терпеть в самом деле вредно. Нужно вставать, ничего не поделаешь.
Роза осторожно разлепила склеившиеся от туши ресницы: макияж она, конечно, тоже с вечера не смыла. Медленно открыла глаза и обвела взглядом комнату. Стены затянуты сиреневым шелком с серебристым отливом. Светильники, пейзажи, статуи и массивные цветочные горшки по углам… Воплощение шика и вкуса в представлении тети Риммы. Сбоку – туалетный столик с зеркалом в серебряной раме, в дальнем конце комнаты – огромное окно. Будь это ее дом и ее спальня, Роза ни за что бы не поставила кровать напротив окна. Занавески не были задернуты, и яркий свет, который беспрепятственно лился в комнату, безжалостно полоснул по глазам. Она инстинктивно отвернулась. Это простое движение вызвало новую волну головной боли, снова замутило. Девушка поспешно зажмурилась, переждала приступ и через некоторое время снова попыталась разомкнуть веки.
Вроде ничего, нормально. Нужно только быть аккуратнее и не делать резких движений. Стараясь двигаться плавно и осторожно, Роза приподнялась и села в кровати. Нашарила ногами тапочки, встала. Отлично, даже голова не слишком сильно кружится.
Настенные часы показывали начало девятого. Такая рань: можно спать да спать – сегодня даже не просто выходной, а первое января. Хотя какая разница, первое или десятое, если Роза теперь все равно не работает?..
Во сколько же она легла вчера?
Оказалось, что все воспоминания о новогодней ночи стерты.
Странно, если подумать. Провалы в памяти после хорошей гулянки – такое с ней случалось, и не раз. Первый признак алкоголизма. Но переживать на эту тему Роза не собиралась: первая, вторая, последняя… Кому какая разница, что с ней случится? Ей самой, уж во всяком случае, точно по барабану.
Но ведь не сразу же она надралась, не прямо с восемнадцати ноль-ноль! А помнится только то, как вышла из этой самой комнаты около шести вечера. В котором часу они сели за стол? Какие телепередачи смотрели – и смотрели ли вообще? Выходили ли во двор? Запускали фейерверки, как собирались, или так и просидели всю ночь за столом – напиваясь, упражняясь в остроумии, подкалывая друг друга, как обычно?..
Ни единой детали, ни малейшей зацепки. Как волной смыло – пустота, будто на пляже зимой.
Роза двинулась к двери. Она была в полупрозрачной ночнушке до колен. Удивительно, но платье снять все-таки сумела. Кстати, где оно? Со спинки кресла – сиренево-серебристая обивка, конечно же! – свисали лифчик и колготки. А где платье? Откровенное, красное, вызвавшее дружное возмущение матери и тети Риммы. Нечасто они проявляли такое единодушие, как в этот раз, усмехнулась про себя Роза. Впрочем, если матери что и не нравилось, возражать тете Римме она редко отваживалась. А той всю жизнь было до лампочки любое мнение, кроме своего собственного.
Роза двигалась по комнате аккуратно, плавно, как опытная танцовщица. Никаких лишних жестов, ноги переставляя осторожно, ровно держа спину. Голова будто стеклянная: от неловкого движения в любой момент может рассыпаться на миллионы осколков.
И зачем она опять столько выпила? Обещала же сама себе!..
Но если посчитать, сколько «честных слов» по разным поводам Роза давала себе за свою двадцатишестилетнюю жизнь, страшно становится. Потому что слова остаются словами, а поставленные цели так и стоят – без движения.
Роза открыла дверь и выбралась в коридор. Дальше – комната матери, между ними – ванная. Еще в их крыле имеется так называемая гостевая, хотя никаких гостей тетя Римма никогда не принимала и в будущем делать этого не собиралась.
С другой стороны, кто они сами в этом громадном доме – и она, и мать, и дед? Кто, если не гости? Не особенно-то и желанные, надо думать.
Комнаты тети Риммы и дедушки – в другом крыле. Они еще больше по размеру, хотя и комната Розы очень даже немаленькая, во всяком случае, больше всей ее съемной малосемейки. Ну, вот опять… Так и лезут в несчастную больную голову мысли о прошлом. Если бы можно было взять и вычеркнуть их из памяти, как вчерашний вечер!
Толстый ковер заглушал шаги – и слава богу. Меньше всего ей сейчас хотелось потревожить мать. Роза никогда особенно не жаждала общаться с
