Уборка, мытье полов, стирка и раскладывание по полкам выглаженного белья – все это позволяло ей чувствовать себя нужной. Парадоксально и унизительно, но факт. Когда-то она была лучшей на курсе, одна-единственная в группе получила «красный» диплом. Сам профессор Дорофеев уговаривал ее пойти в аспирантуру. Ученая степень, карьера, надежды – все псу под хвост. И ради чего? Теперь только и остается, что драить этот дом и радоваться, если тетя Римма похвалит ее котлеты.
Нет, конечно, тетя никогда не позволяла себе ничего подобного, никаких намеков и уж тем более прямых указаний. Ни разу она не сказала: я, мол, содержу вас всех, так будьте любезны, отрабатывайте свой хлеб! До такого унижения ни разу не дошло, хотя язык у тетушки, конечно, будь здоров. Так может припечатать, только держись. Всю жизнь такая – колкая, жесткая, циничная даже, поэтому, наверное, и в бизнесе настолько преуспела.
Всякий раз, когда Румия думала о тетке, ее охватывало двойственное чувство. Тетя Римма много сделала для нее самой и для ее отца, своего родного брата. Помогла вырастить Розу, поддержала их с дочкой, когда умер Сергей. Ни разу не отказала в деньгах. Это ее принцип: родственники есть родственники, какие бы они ни были. Кровь не водица. Требуется их обеспечивать, поддерживать, вытаскивать из неприятностей.
Румия благодарна тете Римме – как же иначе? Но при этом ей всегда неловко в присутствии этой женщины. Она ощущает себя лишней, неповоротливой, никчемной. Когда с тобой ни разу в жизни не посоветуются, не спросят твоего мнения, не поинтересуются суждением хоть по какому-то поводу, поневоле начинаешь чувствовать себя пятым колесом в телеге. И любви к тому, кто заставляет тебя осознавать свою бесполезность, это не прибавляет.
«Нельзя так думать! Нельзя поддаваться злым мыслям!» – одернула себя Румия. Вечно тетка заставляет брать грех на душу. Румия поправила платок, хотя в этом не было нужды: туго повязанный, сидел он идеально.
Вот что точно нужно сделать, так это заняться Розой. Так больше не может продолжаться. Она же просто губит себя, ломает собственную жизнь! Вчера утром выглядела – краше в гроб кладут. Будто не девушка двадцати шести, а бабища сильно за сорок. Нечесаная, лицо отекшее, глаз почти не видно – опухли. А ведь красивая же девочка, образованная, не глупая.
Румия попыталась пробудить в душе сочувствие к дочери, но ощутила только глухое раздражение. А если уж совсем честно, неприязнь. Как подумает, на что она когда-то пошла ради этой девчонки… Румия вздохнула. Шла, шла и в итоге зашла в тупик. Здесь, в этом тупичке, тепло и сытно, и сил выбраться уже нет.
О чем она опять, о чем? Это ее путь, хвала Всевышнему!
Надо поверить, надо искренне в это поверить…
Румия выключила кран и принялась вытирать посуду.
Она уже закончила прибираться на кухне, когда зашел отец. Низкорослый и щуплый, седые волосы зачесаны назад. Пышные усы, полные, чуть вывернутые губы, в руке – неизменная книга или журнал. Глаза за стеклами очков кажутся большими и выпученными от удивления. Сам он считал, что похож на Максима Горького, но Румии отец всегда напоминал премудрого пескаря с иллюстрации в школьном учебнике.
– Региночка, ты уже закончила? А я вот зашел спросить: ты не хочешь по саду прогуляться?
Голос у отца был звучный и хорошо поставленный, как у артиста. Непонятно, как такой голос помещался в его худосочной груди? Голос словно достался Роберту Ринатовичу по ошибке. Многое в отце, в его облике и самой жизни казалось Румии нелепым. Хорошие черты, намерения, качества неизменно перекрывались странными поступками и абсурдными идеями.
– Прогуляться? Пап, там снег валит и…
– Ничего, не завалит! Воздух-то какой, а? За городом воздух хоть ножом режь и ложкой ешь. Не надышишься!
– И не зови меня Региной, – не обращая внимания на отцовские излияния, закончила Румия. – Ладно, тетя Римма – ее уж не переделаешь. Но тебя же я просила!
– Извини, извини, – смутился отец. – Сложно, сама понимаешь. Мы с матерью тебя все-таки назвали именно… А ведь…
– А ведь поменять имя на пятом десятке просто непристойно! – перебила брата Римма Ринатовна, появляясь на пороге. – Я и от Регины была не в восторге, а уж Румия… Дичь какая-то, ей-богу!
И как у нее это получается – походя парой слов выставить племянницу полной дурой!
– Тетя Римма, я, кажется, все вам объяснила…
– Ладно, не кипятись. Не до тебя сейчас. Слушайте, у вас телефоны работают?
– Не знаю, – быстро проговорил Роберт Ринатович. Сразу стало ясно, что врет. Только зачем?
Румия еще утром обнаружила, что ее сотовый сломан.
То, что здесь плохая связь – ловит только на втором этаже, и то редко, – она всегда знала. И с Интернетом тоже беда. Тетя Римма запросто могла бы провести линию – стоит это немногим больше двадцати тысяч, для нее не сумма. Тетя Римма построила этот дом и переехала в него еще в конце весны, но почему-то не пожелала наладить связь с цивилизацией. Телевизор показывал всего шесть каналов, сотовый работал через пень-колоду, Интернета и стационарного телефона не было, но Римму Ринатовну это не волновало. А они с отцом разве могли возмущаться? Или диктовать ей что-либо?
Хотя, если честно, отцу тоже было безразлично: он вечно погружен в себя, в литературу и в то, что называет своим творчеством. Звонков ни от кого никогда не ждал, компьютер для него такой же темный лес, как устройство космического корабля.
