– Я ведь в курсе, что ты подарила ведьме павлина, – печально пояснил глава Совета. – Ты постоянно с ней общаешься. Я не хочу судить тебя. Но, во имя Господа, я сделаю это, если ты по своей воле не покинешь Совет. Повторяй, Гризельда. Нижеследующим я отказываюсь от своего поста в Совете, по своей воле…
Она густо покраснела и поглядела на Мэзерса широко открытыми виноватыми глазами.
– Колтон, я…
– Ну! – гневно крикнул глава Совета, не скрывая бешенства.
Гризельда обомлела.
– Давай! Я, Гризельда Хольст, отказываюсь от своего места в Совете по своей воле!
– Отказываюсь от своего места в Совете по своей воле, – промямлила она.
Теперь, когда с Мэзерса слетела маска сдержанности, его лицо превратилось в паутину жил и морщин. То была ужасающая личина, лишенная, однако, даже намека на старческую дряхлость.
– И я никоим образом не буду препятствовать расследованию…
– Я не буду препятствовать расследованию… Колтон, ты мне больно делаешь.
– И я никогда не буду приближаться к ведьме Катерине!
– Но…
– Говори! – прорычал он, сминая ее грудь.
– И я никогда не буду приближаться к ведьме Катерине.
Глава Совета расслабился: его лицо опять стало нормальным, как будто под кожей разошлись облака.
– Хорошо, Гризельда. Да хранит тебя Господь.
И, поправив воротник пальто, Колтон молча вышел за дверь.
Звякнул маленький колокольчик, весело и затейливо, как всегда.
Гризельда рухнула на колени и зарыдала.
После ареста Джейдона наступили тяжелые времена, и Гризельда ощутила почти патологическое желание навести везде порядок.
И она начала с себя: сперва пыталась смыть грязь со своего тела и души, а потом занялась уборкой лавки. Но делала она все в забытьи, как-то отстраненно. Иногда Гризельде казалось, что она превратилась в воздушный шар, наполненный дикими мыслями и образами, которые сменяли друг друга в лихорадочном бреду.
Колтон Мэзерс, пинающий труп Джейдона. Жители городка, с пустыми глазами, швыряющие в нее камни вместо наград, которые она заслуживала.
Руки Мэзерса на ее груди. Его похотливое дыхание, обвевающее ее шею.
Катерина, что со мной? Я с ума схожу.
Вспомнив прикосновение главы Совета, Гризельда содрогнулась от отвращения. Даже Артур Рот не вызывал у нее настолько гнетущих эмоций. Но Рот был похотливым придурком, запертым в клетке, и Гризельда могла с легкостью отстраниться от него.
А когда Колтон Мэзерс сжал ей сосок, она видела на его лице извращенную сосредоточенность инквизитора. Ей даже на миг почудилось, что она заглянула в пропасть далекого прошлого.
«Я на твоей стороне, Гризельда».
Но Гризельда уже достаточно пожила на свете и прекрасно понимала, что у нее нет союзников среди местных. Ни Колтон Мэзерс, ни Джейдон, ни постоянные клиенты ее мясной лавки никогда не встанут на ее защиту. С ней всегда была лишь Катерина. Но теперь ситуация кардинально изменилась.
Каждый раз, как ей удавалось вздремнуть, она видела одну и ту же картину – Катерину, ходящую туда-сюда по Дип Холлоу Роуд. Ведьма принюхивалась, точно зверь, выслеживающий добычу.
Она, наверное, старалась углядеть Гризельду сквозь свои зашитые веки – и наказать ее… А за что? Ну хотя бы за то, что сын Гризельды побивал ее камнями.
Ее плоть и кровь – ее единственный ребенок – лишил Катерину павлина.
После этого Гризельда просыпалась в испарине.
Ночи превратились в пытку. Есть две крайности, думала Гризельда. Если она хочет отдать Катерине долг, то она должна хранить ведьме верность. Но если она собирается уберечь Джейдона, то должна быть только вместе с ним.
Ранним воскресным утром Гризельда позвонила в городской Совет, но никто не ответил.
Затем Гризельда тщетно попыталась связаться с Мэзерсом…
Зато, набрав номер штаб-квартиры СГЛАЗ, она попала на Роберта Грима. Тот неохотно рассказал ей, что Джейдона допросили и поместили в одиночную камеру в Дурогородке. Там он и ожидает суда, как и его приятели. Грим добавил, что Джейдон, в отличие от других обвиняемых, – совершеннолетний, и
