друг друга, там видно, что вы одно.
<3емляк>
<3емляк> Это она?
<Власть>
всё [ХаСП: 201–202; Хармс 1999: 601–602].
В лаповедении это место понимается неверно – как тождественность Земляка и Статуи[506]. О том, что Хармс имел в виду любовное слияние, свидетельствует употребление слова
«Куда делось Обэриу? Все пропало, как только Эстер вошла в меня» [ХаЗК, 2:167].
Есть и другое соображение в пользу такого чтения – пара обнимающихся и целующихся деревьев, которая в середине «Лапы» предвещает счастливую любовную развязку купальской мистерии. Она, кстати, фигурирует и в отброшенном финале: при помощи аллегории деревьев Власть поощряет Земляка к соитию со Статуей.
Рассматриваемый мотив был перенят из «Вечера накануне Ивана Купала» Гоголя вместе с купальским сюжетом. Имеются у него и другие претексты – оккультного характера. Слияние двух любящих в одно, а точнее, в гермафродита, венчает сложный оккультный путь главного героя в двух романах Майринка. При этом в «Големе» финальное соединение Мириам и Перната предвещает их диалог в середине текста, ср.:
«– Как конечную цель, я представляю слияние двух существ в одно – в то, что… вы слыхали о древнеегипетском культе Осириса…, в то, символом чего является Гермафродит.
– Гермафродит?
– То есть магическое соединение мужского и женского элемента в полубоге. Как конечная цель! Нет, не конечная цель, а начало нового пути, который вечен, не имеет конца» (здесь и далее – перевод Д. И. Выгодского (п. 1922); цит. по: [Майринк 2000: 180]).
А в «Ангеле западного окна» главный герой, от лица которого ведется повествование, в мире ином соединяется с предназначавшейся ему (в ипостаси Джона Ди) королевой Елизаветой. Думает он при этом следующее:
«[Б]лиже ее нет для меня во Вселенной больше ничего… Королева во мне – моя дочь, моя жена, моя мать… Я в королеве – ее сын, ее муж, ее отец… Нет больше женщины! И нет больше мужчины, гремел во мне величественный хор неземного блаженства» [Майринк 1992: 218].
5.3. Советская топика
5.3.1. ‘Древнеегипетский герой, попавший в [советскую] современность'. С советской линией сопряжен – и вполне абсурдным способом – Аменхотеп.
Вообще говоря, перенос египтянина в современность был отличительной чертой произведений на тему Древнего Египта. Такой ход был предпринят уже в «Беседе с мумией» Эдгара По (1845).
Мумия просыпается в XIX веке в обществе ученых мужей, в результате их научных экспериментов, и рассказывает о своей жизни на древнеегипетском языке, с которого переводит присутствующий тут же египтолог[507].
Близкое решение предлагает Хлебников – с той только разницей, что в его «Ка» сделана ставка не на оживление мумии, а на метемпсихоз.
«Хлебников», будучи новым воплощением Эхнатэна-Аменофиса, наделен Ка (одной из душ человека согласно древнеегипетской религии). С помощью своего Ка главный герой легко пересекает временные границы, получая уникальный жизненный опыт. Он даже попадает в общество выдающихся деятелей древности. На совете душ (= Ка) выдающихся деятелей прошлого они и Ка «Хлебникова» учреждают сверхгосударство.
По ходу «Ка» Эхнатэн-Аменофис оказывается и в неегипетской обстановке: сперва у народа обезьян, а затем на Ниле, где на него, перевоплощенного в обезьяну, устраивает охоту русский купец (подробнее см. главу II).
По сравнению с Хлебниковым Хармс делает следующий шаг, перенося древнеегипетского фараона Аменхотепа непосредственно в современность. Ею оказывается советский режим (отдельный вопрос, на который у меня нет ответа, имеет ли тут место пародирование). В новой для себя обстановке Аменхотеп выступает в отрицательной роли – преследователя положительных героев, исполняющего свой гражданский (разумеется, по советским меркам) долг.
Чтобы породнить Аменхотепа с советской средой, Хармс вкладывает в его уста сленг конца 1920-х годов и одевает его в современную одежду
Созданный в «Лапе» образ Аменхотепа – пример абсурдистского обращения с готовым историческим персонажем.
5.3.2. ‘Арест героя согражданами'. Аменхотеп и Утюгов – два героя, производящих задержание. Мотив ареста был ранее введен Хармсом
