– Вече? Совет? – глянув послание, князь недоуменно моргнул. – Вчера ведь только собирались… Видать, важное что… А что? Что такое случилось, а, Гинтарс?
– Посланцы из Новгорода, мой вождь, – слегка поклонившись, пояснил молодой воин. – Боярин Мстислав Рогович, посадника Михаила Федоровича вернейший друг. С ним житьи люди.
Житьи люди… Мелкие свободные землевладельцы. Не бояре. Но и не смерды.
– Мстислав Рогович, говоришь… Вот ведь! – с неожиданной досадой Довмонт всплеснул руками. – Такие важные люди явились, а я – ни сном, ни духом! Князь я или не князь? Ты почему не доложил, Гинтарс?
Парень потупился и покраснел:
– Так вот, докладываю. Сам только узнал.
– Ладно, – махнув рукой, князь велел принести парадную одежду и седлать коня.
Хоть времена еще стояли простые, кондовые, а все ж негоже было князю идти на заседание вечевого совета пешком и без свиты. Невместно. Не положено. Не принято. Не комильфо.
Накинув на левое плечо дорогущий, с шелковым подбоем, плащ, Довмонт застегнул его золотой фибулой, прицепил к поясу меч и вышел на крыльцо.
– Слава князю! – отсалютовав копьями, воины приветствовали хором.
– Вольно, вольно, – садясь в седло, улыбнулся князь.
Затрубил рог. Не по-боевому – по-праздничному. Распахнулись ворота. Взметнулись в небо стяги, и первый – на лазоревом поле златая подкова, родовой герб Даумантаса, нальшанского и утенского кунигаса. Ни у кого еще в Литве, тем более на Руси, гербов не было, а князь уже себе завел. А пущай будет! Красиво, да и на имидж работает.
Такая же подкова сверкала и на треугольном щите Довмонта. Щит вез верный Гинтарс, верхом на белом коне, в сверкающей на солнце кольчуге и шлеме. Выехали из ворот, поехали… Впереди – двое воинов:
– Постор-ронись! Дорогу! Князь едет! Надежа-князь!
Случившийся на пути народишко торопливо шарахался в стороны и ломал шапки. Игорь давно уже не обращал никакого внимания на все это раболепие – такие уж были времена, привык. Да и в РФ слишком уж долго зажилась привычка лизать любому начальству задницу. Это в России. В двадцать первом веке! Чего уж про тринадцатый говорить.
К слову, не один Довмонт ехал на совет с такою вот помпою. Впереди, из-за угла показалась еще она кавалькада, ничуть не уступавшая, а, пожалуй, и превосходившая княжескую по мишуре и блеску. Правда, всего этого было там слишком много, без меры и вкуса. Какие-то разноцветные ленты, сверкающие шлемы с флажками-яловцами, яркие до безобразия плащи свиты… все это настолько бросалось в глаза, что напоминало цыганскую свадьбу. Ну да, точно – цыганскую. Медведя еще на цепи не хватало и залихватской песни, типа:
– Спрячь за высоким забором девчонку – выкраду вместе с забором!
Посреди всего этого бедлама со свитой человек в тридцать, восседал на гнедом скакуне брыластый толстяк, всем своим чванливо-замшелым видом похожий на американских сенаторов или на членов Совета Федерации.
Довмонт покривил губы, еще издали узнав местного олигарха, боярина Гюряту Собакина, богатея из богатеев, владельца многочисленных вотчин, лесов, лугов и рек со специально строенными для рыбной ловли местами – тонями. В русской версии журнала «Форбс» (коли б журнал этот в те времена издавался) сей достойнейший персонаж, несомненно, занял бы полагающееся ему место. Как всякий олигарх, боярин Гюрята отличался неимоверной жадностью, злобой и полным презрением к окружающим. Что же насчет ума… так умным Собакин не был, ум ему вполне заменяла природная звериная хитрость, чутье, именуемое иначе – чуйкой. Без этой вот чуйки, без наглости, а, паче того, без родственных связей, не сколотил бы боярин и десятой доли того, что нынче имел.
Новоявленного князя Собакин презирал, называя про себя «литовским нищебродом», однако же одновременно и побаивался, чуя в нем сильную и на все способную личность, в чем нисколечко не ошибался – чуйка не подводила.
– Собакин, – подъехав ближе, молвил Гинтарс. – Верно, быстрее нас захочет проскочить. Ускоримся?
– Не захочет, – Довмонт меланхолично хмыкнул. – И ускоряться не будем… наоборот.
По приказу князя, вся свита его поехала как можно медленнее, и боярин Гюрята терпеливо ждал, злобно глотая слюни. А попробовал бы дорогу пересечь! Тут же бы и попал на поединок, в исходе которого Собакин нисколечко не сомневался и точно знал – от этого литовского проходимца надобно держаться подальше.
– Здрав будь, Гюрята Степанович, – проезжая мимо, поприветствовал князь.
– И вам не хворать, княже, – боярин поклонился в седле и довольно пригладил бороду – князь не унизил его перед всеми, наоборот – поздоровался первым, а ведь мог и вовсе сделать вид, что не заметил. Мог бы…
На прошлом заседании совета Собакин не был, подавлял у себя в далекой вотчине очередной бунт. У него всегда с людишками было неладно: то