каждое полнолуние отец усыплял меня прежде, чем наступала ночь, и запирал в клетке в подвале. Обставлял всё так, что я просто засыпал в своей постели, а поутру просыпался в ней же. Если у меня возникали любые подозрения по этому поводу, он стирал мне память о них. — Том отстранённо провёл рукой по спинке кресла. — Бедный папа… конечно, он боялся, что маленький я случайно выдам свою тайну, — но больше, чем страхом, им двигало желание, чтобы у меня было счастливое детство. Чтобы я жил нормальной жизнью, не мучаясь осознанием своей неправильности.
Я лишь смотрела на него, поражённая услышанным.
Так мне не показалось когда-то. У Тома были провалы в памяти. Должно быть, стирая воспоминания об оборотничестве, лорд Чейнз порой случайно задевал и другие… но истязать память собственного сына? Хранить его тайну даже от него самого?
Что ж, это хотя бы объясняет, почему Том ничуть не протестовал против наших игр в Охотников. Знай он, что мы играем в тех, кому полагается охотиться на него, — ему было бы трудно получать от этого удовольствие.
— И когда ты узнал?
— Незадолго до того, как попросил твоей руки. Отец только тогда решил открыть мне правду. И потому, что у меня появилась возможность исцелиться, и потому, что дальше скрывать это становилось всё сложнее.
Вот почему мне подумалось, что Том изменился. Тогда, когда он вернулся из Ландэна в предыдущий раз… Он действительно изменился.
То, что он узнал, не могло его не изменить.
— Почему сложнее?
— Потому что зверь во мне растёт. И умнеет. И жаждет крови. — Я увидела, как Том снова прикрыл глаза. — То, что случилось с Элиотом… я обернулся не в полнолуние. Прежде такого не бывало. — Он судорожно вздохнул. — Отцу пришлось сотворить мою иллюзию, чтобы той ночью никто не понял, что меня нет в моей постели. А потом ещё отыскать меня в полях, где я лежал без сознания, снова приняв человеческий облик, и вернуть в Грейфилд под самым носом у стражи.
Сейчас я вспомнила, что действительно не видела Тома среди тех, кто толпился у моей истерзанной двери. Впрочем, тогда нам всем было немного не до этого: я сосредоточилась на другом подозреваемом, а остальные думали о теле Элиота, лежавшем во дворе.
Только вот сейчас было уже безнадёжно поздно.
— И я хотел добраться до тебя, Ребекка. А когда не смог, убил бедного старика.
— Не говори так, — вырвалось у меня. — Это был не ты.
Звук его глухого смешка показался мне ужаснее скрипа металла по стеклу.
— Отец тем утром сказал мне то же самое. Когда я узнал, что сделал… он бы и тут стёр мне память, если б не понимал, что на сей раз сопоставить факты труда не составит. — Том помолчал. — А две ночи назад я сбежал из своей клетки. Той, куда меня всегда запирают в полнолуние. Разогнул зубами стальные прутья и сумел нажать лапами на рычаг, отпирающий подвал. Бегал по окрестностям всю ночь, отцу снова пришлось меня искать. Чудо, что никто не погиб.
Видение клетки, представшее моему взгляду в шаре баньши, всплыло перед глазами само собой.
— Клетка?..
— В подвале Энигмейла. Отец сделал её для меня.
Я не могла быть уверена, что это та же клетка, которую видела я, но известие о ней всё равно ни капельки мне не понравилось. Хотя с чего бы нам с Томом оказаться запертыми там? Куда вероятнее, что я видела клетку в застенках Инквизиции, и этот вариант будущего — тот, где тайну Тома раскроют. А меня, верно, схватят вместе с ним: за то, что знала правду и молчанием покрывала того, кто должен быть казнён.
Мысль не молчать, естественно, была для меня абсурдной.
— Я… в ту ночь я видела волка под своим окном.
— А. Так вот что я тогда делал. — Улыбка Тома вышла пугающе весёлой. — Отец запретил ехать к тебе сразу, как мы вернулись из Ландэна. Хотел, чтобы я спокойно переждал полнолуние. Однако мне слишком не терпелось тебя увидеть. Волку, видимо, тоже. — То, как резко он перестал улыбаться, напугало меня не меньше. — И я до сих пор не знаю, как добрался до ваших кроликов. Я проснулся в своей постели, одетый, не в крови, но то, что с ними случилось… это ведь явно моих рук дело. Вернее, клыков.
Отойдя от двери, я подошла к нему. Села в кресло: просто потому, что на ногах мне было не удержаться.
— И что, оборотня может исцелить сила истинной любви? Как в сказках? — я почувствовала, что мои губы изгибает горькая улыбка. — Но это невозможно, Том. Иначе все те истории об оборотнях, которые убивали своих жён…
— Нет. Это — невозможно. Иначе всё действительно было бы куда проще. — Том печально смотрел на меня сверху вниз. — Отец подозревал, что я всё же стану оборотнем. Потому и растил меня в Энигмейле: здесь скрывать мою тайну было бы проще. Но он до последнего надеялся, что я всё же избегну этой участи… и даже когда его надежды не оправдались, он не сдался. Он верил, что есть способ избавить меня от проклятия. Он искал информацию везде, задействовав все свои связи, все свои средства. Осторожно, через цепочку посредников, дабы никто не догадался, зачем графу Кэрноу могут понадобиться подобные знания. И он нашёл то, что искал, в тайных архивах Инквизиции. — Том коротко, прерывисто вдохнул. — Чтобы исцелиться, оборотень должен
