— Вы говорите так, — всё-таки произношу я, — словно…
— Словно я не из этого времени? — конечно, ей известны мои мысли. — Я из всех времён, девочка. Из тех, что были задолго до твоего рождения, и тех, что ещё не наступили. Я видела, как люди изобретают колесо, и видела, как тысячи лет спустя их потомки создают варп-двигатель. Мне подвластно видеть и ведать всё, что было, есть и будет. За этим я когда-то и стала тем, кто я есть. — Великая Госпожа смотрит на меня, и её губы снова трогает улыбка; только вот на сей раз от этой улыбки мне становится не по себе. — У нас не бывает любимцев. Мы не имеем на них права. И времена, когда мы охотно являлись к смертным и активно вмешивались в ход даже незначимых вещей, давно миновали. Но твоему семейству… вам удалось вызвать мой интерес.
Наверное, на этом месте мне пристало бы чувствовать себя польщённой. Однако вместо этого я ощущаю страх.
Памятуя, насколько своеобразно божественное чувство юмора, я не сомневаюсь: чтобы вызвать божественный интерес, требуется нечто, предполагающее отнюдь не безоблачное счастье.
— Да и твоя история вышла… занятной. Войны и игры правителей наблюдать увлекательно, однако от них тоже порой хочется отдохнуть. Незамысловатая любовная драма подходит для этого как нельзя лучше. — Она берёт паузу, глядя на меня одновременно снисходительно и оценивающе. — А теперь тебе пора.
В тот миг, когда она делает шаг вперёд, у меня всё же вырываются слова, которые давно просились быть высказанными:
— Вы можете сохранить жизнь того, кому скоро суждено умереть?
Владычица Предопределённости замирает, не сводя с меня того же оценивающего взгляда.
— Пожалуйста. Умоляю, — тихо прибавляю я. — Вы ведь можете спасти Тома? Даже если та, что служит вам, сказала, что его не спасти?
Судя по её лицу, мне снова удаётся её позабавить.
— Баньши открывается малая часть того, что открыто мне. Не больше, не меньше. Это не делает их моими глашатаями. Не значит, что им ведомы мои помыслы и деяния. — В её взгляде и голосе я читаю странное насмешливое поощрение. — Судьба твоего друга — не то, что заслуживает моего внимания. Я не определяла ни его жизнь, ни его смерть. Ни его, ни твою, ни того, кого ты любишь.
Странно, но это меня обнадёживает.
— Значит, если я та, о ком вы поведали… и если не вы сложили наши судьбы… то в моих силах спасти Тома и не потерять Гэбриэла?
Владычица Предопределённости молчит, явно раздумывая, что именно мне ответить и ответить ли вообще. И меня не покидает смутное ощущение, что в первую очередь её размышления касаются того, какой вариант моей истории развлечёт её больше: тот, в котором я узнала ответ, или тот, в котором не узнала.
— Можешь считать, что предначертания не существует, — наконец произносит она. — Можешь считать, что вы сами пишете свою историю. За редкими исключениями вроде того мальчика, которому определённо лучше было рисовать картины вместо того, чтобы вещать с трибун. Так и умер, не зная, что его диплом художника осчастливил весь мир. — Она тихо и коротко смеётся шутке, понятной ей одной. — Лишь немногие вещи вы в силах изменить, не поставив под угрозу естественный миропорядок.
— Какие вещи?
Но она уже разлетается сонмом золотых бабочек, чтобы пару мгновений спустя вновь соткаться женщиной прямо подле меня; и когда Великая Госпожа с материнской нежностью кладёт лёгкие, почти невесомые руки на мои плечи, меня вопреки всему пробирает жуть.
— Это место ты больше не увидишь. И не вспомнишь. Никогда. — Её глаза так близко, что я могу видеть, как зажигаются и умирают звёзды в бесконечной вселенской тьме, открывавшейся в её зрачках. — Живи, как жила. Вам лучше не думать и не знать, что кроется по другую сторону реальности, на изнанке ваших жизней и ваших поступков. Вы спокойно существуете и без этого знания. Спокойно и спокойнее. — Когда её губы касаются моего лба, мне кажется, будто вместо губ кожу задевают хрупкие ломкие крылья. — Прощай, смешная девочка… мисс Лочестер, миссис Чейнз, леди Форбиден.
Я проснулась мгновением позже. Открыв глаза, посмотрела на догорающую свечу — с ощущением, что не просыпаюсь, а засыпаю: медленно слепну, погружаясь в мир, где вместо шести чувств мне оставляют всего пять. Понимая, что болезненно яркие воспоминания обо всём, что я видела, тают, рассыпаясь пылью забвения — и, пытаясь ухватиться за них, удержать, сохранить в памяти, я лишь заставляю их ломаться и сыпаться сквозь пальцы, словно осколки ёлочных игрушек.
Я была… только что я была там, где…
Но я вспомнила только золотых бабочек и летнее небо, облекавшее тонкий стан той, кого мы называли Владычицей Предопределённости. Некие слова о судьбе, и выборе, и о том, что предначертания не существует.
И лишь слова прощания звучали в моих ушах с такой отчётливостью, будто их всё ещё шептали мне на ухо.
«Мисс Лочестер, миссис Чейнз, леди Форбиден».
Свеча захлебнулась воском, погрузив комнату во тьму. Я села в постели, собирая в мыслях те немногие кусочки мозаики, что оставил мне почти забывшийся сон.
