Но та пара секунд, которые я колебалась, прежде чем мотнуть головой, стоила мне ещё одной его усмешки.
Не надо, отчаянно и безмолвно крикнула я, отвечая его пронизывающему взгляду; должно быть, в этот миг в моих глазах отразилась почти мольба. Пожалуйста, не вынуждай меня узнавать то, чего мне не хочется знать. Да только он уже шагнул вперёд, сократив благопристойное расстояние между нами до опасной близости, и холодные пальцы коснулись моей щеки: той, что с утра достался удар, благополучно излеченной целебным настоем. Скользнули по коже, прослеживая линию скул. Замерли, придерживая моё лицо так, чтобы я не могла его отвернуть.
Я и не могла. Одно его прикосновение обездвижило меня лучше любых оков.
— Знаете, мисс Лочестер, — мягко произнёс он, — мне почему-то кажется, что вы лукавите. А я, поверьте, за свою жизнь неплохо научился понимать, когда люди лукавят.
Я промолчала. Уже не пытаясь притворяться, ведь с ним все попытки всё равно будут тщетны. И, пока его взгляд затягивал меня омутом, думала лишь, что эхо на лестнице достаточно гулкое, чтобы мы услышали чьё-то приближение, и это хорошо.
Интересно, какую кару боги готовят безнравственным особам вроде меня?..
— И что же мне с вами делать, маленькая обманщица?
Это он уже почти прошептал.
Перестать меня касаться, подумала я. Убрать руку, и отойти, и отпустить меня, пока мы снова не подошли слишком близко к грани. Ведь я получила ответ, которого так хотела. Не спросив тебя ни о чём, зато узнав его от самой себя.
Но вместо всего этого я — ужасная девчонка, прекрасно понимающая, что она играет с огнём, и получающая от этого ни с чем не сравнимое удовольствие, — почему-то снова озвучила совсем другое:
— А что вам хочется сделать?
Он улыбнулся так, что мне стало не по себе, и я зажмурилась, боясь вконец потеряться в его зрачках.
О, боги. Что же ты творишь, Ребекка?..
Я почти надеялась услышать вдали посторонние шаги. Но вместо этого ощутила — в той темноте, куда я спряталась по собственной воле, — как одна его рука обвивает мою талию, вынуждая прильнуть к его груди, пока вторая нежно скользит по моему лицу вниз: по лбу, по сомкнутым векам, по губам и подбородку, по изгибу шеи. Кончиками пальцев очерчивает ключицу, следом — уже ладонью — плечо, прикрытое коротким рукавом домашнего платья; его пальцы снова прохладные, но почему-то жгут меня даже сквозь ткань. Спускается ниже по руке — уверенно, не торопясь, без тени нетерпеливой жадности или той дрожи, которую снова чувствую я, — и, когда рукав заканчивается, позволив чужим пальцам вновь с дразнящей лёгкостью коснуться моей кожи, сердце колотится так, что я почти задыхаюсь.
Его пальцы куда лучше воды смывали ту незримую грязь, что оставил на мне утренний плен. Дойдя до выступающей косточки на моём запястье, они на миг исчезли — и в следующий легли уже на спину. Продолжили путь по ней: медленным танцем, вязью завораживающих движений, выплетая на мне узоры задумчивой, предвкушающей лаской.
Вырваться я тоже не пыталась. С ним и эти попытки были бы тщетны. Просто позволила себе тонуть в темноте, пьянящей остротой ощущений и сладкой горечью чужого запаха, застыв, не в силах двинуться с места. А его ладонь, вернувшись к шее, скользнула сквозь мои распущенные волосы, пропуская длинные пряди между пальцами; зарылась в них, и я ощутила, как он прижался щекой к моему виску.
— Лучше вам не знать о моих желаниях, мисс Лочестер, — произнёс он едва слышно. — До поры до времени, по крайней мере.
Я так и не открыла глаз.
Лишь бы он прекратил меня касаться. Лишь бы не прекращал. Лишь бы перестал держать — и лишь бы не отпускал, никогда, ни на миг.
— А если я уже знаю?
В тот миг мне казалось, что я действительно знаю. В конце концов, вариантов было не так много… даже при самом худшем раскладе. Либо то, что мужчине нужно от женщины, либо то, что хищнику нужно от жертвы.
Однако, даже не глядя на него, я услышала его усмешку.
— О, Ребекка, — его тихий смешок тронул мой висок прежде, чем то же сделали его губы — коротким поцелуем, едва ощутимее касания закатного ветра, — и его шёпот: — Поверьте… в вашу невинную светлую головку не может прийти и тень догадки, до чего я могу додуматься, глядя на вас.
Я ощутила, как он ослабляет объятие, а также начало движения, которым он хотел меня отстранить, — и, не позволяя этого, теснее прижалась к нему, пряча лицо у него на груди, подушечками пальцев впиваясь в его предплечья. Упрямым, отчаянным, почти неосознанным жестом, каким ребёнок цепляется за любимую игрушку, когда её пытаются отобрать.
На пару мгновений это заставило его замереть. Следом я услышала вздох, с которым одна его рука вновь сжалась на моей талии, а другая огладила мои волосы — с трепетной, бережной сдержанностью.
Не хочу. Не хочу отстраняться, не хочу уходить, не хочу его отпускать. Не хочу возвращаться к глупым условностям, мрачным тайнам и сложным выборам, которых не существует, пока меня касаются его пальцы. Хочу дальше греться тёмным теплом, растворявшим все мои страхи; хочу быть рядом с ним, так близко, как только возможно. Я не знаю о нём почти ничего, но он знает обо мне то, чего и я сама не знаю. Он один понимает, что я есть на самом
