– Я думал, такой уклад уже и варить разучились… – Вернул в ножны, бросил поперёк всей любовно выложенной Лихарем красоты. – Рассказывай, Коршакович.
За пределами зеленца сегодня мело. Крыши Чёрной Пятери умывал дождь.
– Дорога мне суждена во исполнение слова, данного батюшкой. Владыке Хадугу донесли, что моего тестя…
– Это я знаю.
– Разбойные дикомыты убили, – с разгону договорил Злат.
Ворон, скромно сидевший на корточках у двери, поднял голову, отблеск пламени косо пронизал глаза, на миг заставив светиться.
– Это я знаю, – повторил Ветер. – Убитые давно погребены, твоя невеста присмотрена, разбойников след простыл. Почему владыка послал тебя под кров Правосудной?
– О моей судьбе решал Высший Круг, хотя я ничтожен. Было сочтено, что гибель Бакуни Дегтяря может оказаться не так очевидна, как утверждает донос.
Ветер прошёлся от стены к стене.
– Владыка явил воистину царскую проницательность… Что насторожило его?
«Говори лучше как есть», – отдался в ушах голос Мартхе.
– На самом деле, – сказал Злат, – владыка отдал суждение третьему праведному наследнику. Ибо государь Эрелис…
– Что насторожило его?
– Слова? «взял под защиту». Праведный Эрелис нашёл, что такими слишком часто прикрывают нечистую совесть. – Злат подумал, добавил: – Это по его наставлению я приехал сюда.
Ветер долго молчал. Взял нож, только возвращённый Лихарем на самое подходящее место. Задумчиво повертел. Снова бросил как попало.
– Неисповедима смертным мудрость Владычицы… – пробормотал он наконец. – Воистину знает Правосудная, кого покарать, кого уберечь… – Опять надолго умолк. – Отдохни у нас, Коршакович. Потом я отправлю с тобой сына. Вот его. – Кивнул на Ворона. – Он сам дикомыт, небось лучше всех разведает, кто и что натворил.
Злат с новым чувством оглянулся на лыжника у двери.
Ветер улыбнулся краем рта, будто вспомнив давнюю шутку:
– А надо будет – разведается.
За дверью, в сумрачном каменном переходе, Злата и Ворона дожидался Лыкаш.
– Всё ли хорошо у твоей почести? Нет ли нуждишки какой?
Он смешно потел, топтался, мял руки. Полошился хуже, чем перед спуском в заплесневелые погреба.
– Я дивился вчера на пиру, – сказал Злат. Полюбовался смущением молодого державца, с улыбкой продолжил: – Столь отменно украшенных блюд я даже в Выскиреге не видел. Сладкие заедки аж рушать боязно было… Кто трудился над пищами для высокого стола? Не сам ли Инберн руки заголил?
Правду сказать, его куда более удивило, что второй победитель, Ворон, сидел за общим столом, ел, как все, озёрную сырую траву. Но это наблюдение Злат оставил пока при себе.
– Не, – смутился Лыкаш. – Господин державец следит, чтоб снедное силы крепило и нёбо ласкало. А украсы… Это Надейка старалась, чёрная девка.
– Пришли её ко мне, – сказал Злат. – Она заслуживает подарка.
И не понял, отчего Лыкаш как-то тревожно скосился на молчаливого Ворона.
– Учитель… если мне позволено будет спросить…
Ветер просматривал письма, дожидавшиеся его возвращения.
– Спрашивай, старший сын.
– Коршакова сына пристало бы Златцем именовать, но ты его ни разу, даже заглазно…
– Это потому, что мы с тобой сами пригульные, не нам губу оттопыривать. Вот послушай: Люторад опять жалуется. Мо?чи, пишет, не стало в Шегардае сидеть. Люди всё непочтительные, Владычицу бояться забыли, на дворцовые стены брёвна вздымают, нагалом срамные песни орут. Уж он бы, Люторад, их словесным жеглом на разум направил, да старец, в чём душа, – не даёт… Скромным поклонением довольствоваться желает.
Стень помолчал, ответил неуверенно:
– Сколь я помню прежние письма, благой Люторад видит истинное служение в том, чтобы сопрячь жреческое слово с мощью воинского пути…
Ветер досадливо бросил грамотку.
– А я мыслю, нет ничего опасней такого супружества, в особенности для веры. Если вся сила державы преклонится Владычице, у Справедливой скоро переведутся святые. И вот что? велишь ему отвечать?.. – Взяв другой свиток, сломал печать, пробежал ровные краснописные строки, брови поползли вверх. – Ты вот это послушай-ка, старший сын! Бьёт челом нам Коверька, учёный купец. Вменил, пишет, в заботу себе разыскать и вернуть кое-что из
