Летень малость смягчился:
– Все поздорову. И Гуляй ворчит, небось не в язык копьём получил. Дни считает с нашими царятами свидеться.
– Так они правда здесь? В Выскиреге? – обрадовался Крыло. – А я думал, зря люди врут! Вот молодцы чадунюшки! Сам их видел ли?
– Сам не видел пока. Сеггар грамотку заслал во дворец, ответа ждёт. А чадунюшками их не зови. Чадунюшки они прежде были. Когда в бою смерти не дались и нам навстречу дошли, да бабку старую довезли. Ныне, гусляр, повыше слово ищи! Лебедь наша, умница, из Невлина вынудила Орепеюшку возвратить. Орлёнка, бают, Высший Круг слушает… А в Шегардае отеческий дворец с песнями под крышу подводят. Это, брат, не ребячьи пестюшки! Ты-то каково можешь? Про себя сказывай.
Побратимы шли мимо утлых саней и ветхих палаток, чьи хозяева ещё не перебежали от Сеггара к Ялмаку. Тощие оботуры копытили снег, жевали сушёные рыбьи головы, купленные у запасливых горожан. Мотали рогами, отгоняя норовящих поживиться собак.
Крыло вдруг поморщился, досадливо махнул рукой:
– Нечем, брат, прихвастнуть.
Летень обратил давно истлевшую горечь в подначку:
– Что же не задалось? Сам сказывал, Лишень-Раз дальними странами ходит. Коренными землями, куда мы не заглядываем. А там-то чудес…
– Молодой был, – со вздохом покаялся Крыло. – Глупый. Только и понимал, что в гусли бренчать да с девками миловаться.
Витязь усмехнулся:
– Будто девкам на пряники не скопил?
– Так тебе скажу, – помешкав, отмолвил Крыло. – У Ялмака, да, будешь при серебряной ложке. Только есть с неё не захочешь.
– Нешто права о нём людская молва?
– Э, брат… людская молва ещё не всё знает.
Летень надолго замолчал. Наконец спросил:
– Чудеса хоть баснословные повидал? Песни сложил?
– Чудеса, брат, на юге такие, что век бы их не видеть. Над старым Лапошем зарницы ночью дрожат. Люди, от людей дикообразные, в развалинах поживляются. Что найдут, хоть поливной плитки осколок, маякам отдают. Те Лишень-Разу ссыпаются, чтобы туда-обратно без печали довёл. Не звенят с таких чудес гуселишки, знай плачут враздрайку…
– А на севере? Людям верить, вас о том годе за Светынью видали.
– И больше вряд ли увидят. Ничего хорошего там. Купилище слёзы, народ злодеи. Гусельную гудьбу, правда, любят. И девки красивые… – Он усмехнулся. – Только приступа к ним никакого. Зазевалась одна, так за неё чужие парни стеной. Ялмак, слышь, даже вспятил.
– Лишень-Раз? – прищурился Летень. – Хватит заливать! Вспятил?
– Парни щенки… так дикомыты же. Им хоть дружина, хоть бояре царские. Наших не замай, и весь толк. Костей не выплюнут. Был один там… Прогнал я его.
– Прогнал?
– Да он моей науки просил. А у самого ухо дубовое, голос – уток распугивать.
– Ну и нечего ему, – равнодушно бросил Летень, глядя вперёд.
Крыло покачал головой. Вздохнул:
– Видал я, брат, голосистых. Перстами вещими наделённых. Только воз ныне там. А этот, неспособный, за троих впрягся. Глядишь, принял бы умение.
– Таких парнишек в каждой дюжине по двенадцать. Найдёшь ещё себе унота. – Летень повёл рукой. – Вон кощеи сидят, от любого костра мальчонку бери. За полмешка рыбьих голов с радостью отдадут.
Крыло мазнул взглядом по серым лохмотьям. Внезапно решился:
– Слышь, брат… Я ж к вам с Неуступом шёл. А тут ты на удачу! Ты витязь первый, он тебя слушает. К вам назад охочусь… Примете, братья?
Летень спросил неторопливо:
– Что ж ваша Железная от таких богатых поездов опять кощеев провожать воротит? Нешто соскучился воевода?
Крыло, ждавший от былого друга иных слов, отозвался не сразу.
– Ялмак сам себе голова, никто не совет ему, не указ. Я, что ли, спрашивать буду?
– А я вот собираюсь. – Летень свёл рыжеватые брови, голос звучал по-прежнему ровно. – Железная подвалила, когда мы уже знамя поставили. Мы с Сеггаром вам никогда дороги не перебегали. Лепо ли обычай переступать?
– Зря идёшь, – сказал вдруг Крыло.
Витязь легко согласился:
– Ясно, зря.
