– А головы? За мешок?
– По две полушки.
– А верно бают, что у Дюдени с Затыльной гряды один мешок взрезали, глядь, с испода льду ради тяжести наморожено? И будто палками бились до синяков?
– Какое палками! В топоры кинулись.
– Ох, кощеи лютые… И что?
– А то, что гайдияровичи, хвала им, не попустили крови пролиться.
– Эй, мезонька! – это относилось уже к царевне Эльбиз. – Отрыщь-ка подалее! Нам возле нашего товара чужие пальцы не надобны!
«Братишки» живо прянули в сторону. Понятно, выскирегские уличники плохо лежавшего не пропускали, но праздных намёков терпеть было негоже. Ознобиша ответил, по обыкновению, за двоих:
– Кто голодным не даёт, с торга всё назад везёт!
Склочной бабе предстояло пожалеть, что с ним зацепилась… но в это время плавное течение людского ручья взялось вихрями.
Словно тяжёлый чёлн, рассекающий ряску и камыши, толпу возмутили два с лишком десятка бегущих порядчиков.
– Берегись! Сторонись!..
Люди уворачивались кто как успел. Падали в толкотне, ползали у опрокинутых санок, силились подгрести выпавшее добро. Сглазил барышников оговорённый мезонька! Неведомо как витало уже понимание: нынче не судьба прибытки считать.
Толпа опять всколыхнулась.
Впереди, под разбитыми башнями островов, рождалось чужое движение. Куда грозней за?верти, оставленной пролетевшими порядчиками. Те что! Отшвырнули дюжину коробов и корзин. Они что ни день на исаде их перевёртывают. Обтёр животки?, отряхнулся, дальше пошёл…
Сейчас впереди затевалось что-то страшное. Кровь, смерть!
Народишко оттуда не просто бежал. Пытался спастись.
От чего? За людскими спинами поди разгляди!
Но зря ли Ознобиша с царевной вместе лазили заповедными норами Выскирега! Он выставил колено. Эльбиз вспрыгнула, он подхватил. Девушка совсем ненадолго высунулась над головами.
С широкого поля, даже не нагибаясь за сбитыми шапками, удирали последние барышники и кощеи. Ибо там под боевыми знамёнами, с оружием наголо, молча и неотвратимо сходились две воинские дружины.
Одна в красных налатниках, другая в белых с чёрным.
Не часто такое бывает.
Но когда уж случается, никто не захочет оказаться посередине. Потому что хуже подобной схватки – только новая Беда. И то если подгадаешь в самое пекло.
…Железная была больше.
…Царская – пылала неистовой яростью, обжигавшей даже на расстоянии. И каждый воин её – опытный глаз это видел издалека – стоил нескольких ялмаковичей. Не исключая самого маленького витязя, что, пригнувшись, как будто не шёл – плыл, стелился рядом с вождём. Беловолосый, пренебрёгший и шеломом, и железной рубашкой. С каждым шагом этот воин всё ниже припадал к снегу, сжимаясь одной страшной пружиной. Ещё чуть, и взовьётся, разворачиваясь гибельным вихорем, и…
Ознобиша увидел: один молодой порядчик из тыльных замедлил шаг. Потом вовсе отвернул, преступая роту, покидая отряд. Сорвал, бросил полосатый налатник…
Хорошо в расправе служить. А живу быть – лучше!
Тягуна не заметили, некогда было. Почти безнадёжно опаздывая, порядчики на бегу перестраивались клинышком. В самом острие посвечивала царским золотом непокрытая голова.
Гайдияр!
Вожак – половина отряда. Тонкий клинышек одолевал последние сажени. Бесстрашно влагался меж наковальней и молотом.
Люди, стиснувшие двух бедно одетых подростков, начали оглядываться, лезть друг другу на плечи. Что, что там?
– Куда сунулся, оттябель!.. – вполголоса ругалась царевна. – Если дядя Сеггар клич кинул…
Гайдияр стоял посередине, разметав руки. Хрупкий распор, бессильный удержать стронувшуюся лавину. Царевич что-то кричал. Срывал голос. Взывал к одному воеводе, к другому. Всё без толку. Сейчас дружины схлестнутся. Играючи расшвыряют порядчиков, сметут Гайдияра. А чья рука первее ударит, не постыдится праведной крови – ищи ветра в поле!
– Люди добрые! Что делается? – слышались голоса. – Что будет?
Ознобиша переглянулся с Эльбиз.
