ворошила в мисочке гремучие козны. На облупленных гранях мелькали письмена вроде тех, что хотел видеть на клинке Ветер.
Всех рыночных пророчиц Ознобиша давно знал, эта была чужая. Отколь забрела, о чём повздорила с товарками – поди знай! Бабы с корзинами её миновали, чуть ноги не отдавив. Ознобиша придержал шаг, наклонился:
– Ты вряд ли доищешься здесь заработка, ясновидица. Здешние насельники – ремесленный люд, привыкший день за днём мостить путь вперёд. Им прорицания ни к чему.
– Если хочешь, на обратном пути мы проводим тебя к торговым рядам, – добавила Эльбиз. – Там много охочих будущего дознаться.
Гадалка склонила голову к плечу. Улыбнулась:
– Я, детушки, не заработка дожидаюсь, но встречи, что позабавила бы меня… Вот сестрица, готовая обморо?чить братца. И правдивый судья, намеренный осудить несудимого. Мне ли жаловаться на скуку?
Друзья переглянулись.
– Ты, тётка, ври, да честь помни, – остерегла Эльбиз. – Чтобы я брата взялась обходить? Не дождёшься!
– Пошли, – сказал Ознобиша.
«Несудимого осудить… Вот ещё! Славе государя урон, мне – опала бессрочная…»
Они уже двинулись дальше, когда гадалка засмеялась. Негромко, но ребята разом остановились.
– Вы, дыбушата, ещё забавней, чем я ждала. Одному из вас я, пожалуй, отвечу на великое вопрошание. Который не забоится?
Ознобиша хотел утянуть Эльбиз прочь, но девичье плечо ловко выплыло из ладони. Царевна вернулась, присела на корточки. Ясновидица улыбнулась:
– Этого следовало ждать. Девки с виду робки, в душе дерзновенны. А отваги не хватит, любопытство в спину толкнёт… И что мне подсказывает, дитя, – не о суженом ты намерена спросить?
Эльбиз ответила сквозь зубы, тем голосом, что успел хорошо узнать Ознобиша:
– От разговоров о женихах на меня нападает чесотка. Вот слушай, вещунья. Меня вырастил храбрый воин. Он погиб. Когда будет отомщена его кровь?
Женщина задумалась.
– Насколько проще рассказывать очередной дурёхе, скоро ли ждать сватов, – пробормотала она затем. – Ты хочешь знать, скоро ли удостоится поцелуя забравший жизнь храбреца?
Царевна яростно мотнула чужими вихрами:
– Нет! Кто увечил! Скованного топтал!
– О! – Гадалка подалась назад, сплела руки, готовясь к долгой беседе. – Ведомо ли тебе, как ветвятся порой ручейки судеб, какие прихотливые русла им достаются?
– Ведомо. Не томи!
– И то ведомо, что на свете всему цена есть?
Эльбиз не ответила. Лишь напряжённо смотрела туда, где под повязкой прятался взгляд, зрящий сквозь время.
– Я вижу две участи для обидчика, – после долгого молчания заговорила женщина. – Вот первый путь: его праведной рукой сразит царь.
– Царь! – воспрянула девушка. – Скоро?
– Непросто сказать. Слишком многое должно ещё сбыться. Есть второй путь, верней и короче. Я сотворю обряд, чтобы ненавистник пал в течение года. Только даром это не дастся.
– Я… чем скажешь, всем обяжусь!
– Не о тебе речь. С обидчиком падёт другой человек.
– Кто? Зачем?..
– Он чужой. Тебе нет до него дела.
Ознобиша хотел говорить, но слова ускользали из памяти, не шли на язык. Мгновение показалось безбрежным. Он увидел, как отшатнулась царевна.
– В твоём обряде нет чести. Хватит уже другим гибнуть за нас!
Легко вскочила на ноги, отбежала.
– Ты наговорила жестоких слов, ясновидица, хотя мы тебя ничем не обидели, – обрёл язык Ознобиша. – Впрочем, твой труд должен быть вознаграждён. Если хочешь, у нас с собой немного еды, найдётся и сребреник… Чем воздать тебе?
Гадалка разглядывала его сквозь тугую повязку. Тёмный шёлк был препоной его глазам, не её. Ознобиша успел испугаться. «Не буду я ничего спрашивать. И так тошно. А хочу я… Эрелису правдой… и чтобы Сквара…»
Женщина передвинулась, поудобней усаживаясь у стены:
