Ознобиша закашлялся:
– Государь возвеличил меня достоинством райцы. Он зовёт меня Мартхе.
Голос всё равно прозвучал не так взросло и грозно, как хотелось. Клятва царедворца с обрядным сжиганием пучка волос была произнесена лишь вчера.
Детинушки переглянулись. Великими именами не шутят. Дело явно не подлежало их разумению и суду, но уйти просто так они не могли. Стерпеть наглый отпор, проглотить насмешки исада!..
– Мартхе, значит, – повторил один. Повернулся к товарищу. – Ты про такого слыхал?
Провонявший помотал головой:
– Не-а. Не слыхал.
– Райца, значит, – кивнул первый.
Плеть вдруг громко щёлкнула о сапог. Нищие, сузившие было круг, отскочили подальше. Ознобиша вобрал голову в плечи, но остался на месте. Выпрямился.
– Ты сказал.
Гайдияр повелевал городской расправой. У Эрелиса не было даже подобия власти. Старый Невлин его самого что ни день спутывал новым запретом. Однако величество Эрелиса вправду стояло третьим в лествице. Шегардайского сына вслух прочили на Огненный Трон. А Гайдияр довольствовался лишь четвёртой ступенью. Бывши прежде вовсе одиннадцатым.
Убогие перешёптывались. Ждали, что будет.
Воин в перепачканном плаще смотрел на Зяблика сверху вниз.
– Пойдём-ка с нами, маленький райца, – приговорил он наконец. – Пусть наш воевода решает, лист у тебя купородный или цвет его небывалый.
Ознобише вновь стало жутко. Он спрятал драгоценное знамя под кафтан, постаравшись, чтобы руки тряслись не слишком заметно. Вот чем кончилась его самая первая вылазка в город. Завтра же, распоясанный, он будет мести грязные переходы, скалывать лёд… побежит, опалённый, за санями, едущими обратно в Невдаху…
На правёж встанет за чужие долги.
Так и не узнает, сбереглись знаменитые выскирегские книжницы или в печках сгорели после Беды.
Возилка налёг, с усилием сдвинул гружёную колымажку. Один стражник пошёл чуть впереди Ознобиши, другой – на шаг позади. Своё дело они хорошо знали. Спасибо, взашей не поволокли.
Торопясь хоть за что-то зацепиться умом, отчуждить навалившуюся тоску, Зяблик вновь заскрёб мысленным писа?лом по незримой берёсте…
Так и чертил, отмечая все повороты, лестницы и прогоны, пока шли до бутырки.
Осрамитель нечестия
Молодечная, где в готовности ринуться на защиту Выскирега коротали дни и ночи Гайдияровы удальцы, располагалась на полпути к Зелёному Ожерелью. На бывшем островке, опричь жилого пещерника. Почему, собственно, бутыркой и называлась.
Здесь «бесхмелинушка» остановил тележку. Порядчики сняли плетёный кузов, взяли за перевясла, потащили в дверь, как корзину. Безропотный осуждённик остался ждать нового урока.
Сборщиков податей встретил нетерпеливый гул. Съестное без промедления понесли в трапезную, на столы. Во вторую очередь заметили Ознобишу. Гайдияровичи обступили его и двоих пришедших с исада.
– Кого ещё взяли?
– Таких пусть мамки стегают. Нашими плетьми детинушкам повзрослей напужку давать.
– И так вона побелел весь, рта не раскроет… Будет с него!
– Это пусть государь царевич рассудит.
– Воеводу тревожить?
– Да что малец набеди?л?
– Поучил нас толковать с голью буянной.
– Во как!
– Ну добро. А то Божьим чудом живы и в сапогах возвращались.
– Друже Но?вко, что накидка обмарана? Больно строго учил?
– Уронили во что али до поганого угла не домчался?
Уязвлённый ругался в ответ, рычал, обещал по уши в землю вбить кулаком, но взабыль не гневался. Ознобише даже вспомнилась Чёрная Пятерь, подначки в опочивальне и назидание учителя: «Вы побратимы. Вам одним щитом прикрываться…»
Подошёл воин поосновательней, при поясе в серебряных бляхах. Свёл седые брови:
