– Это дикомытское имя.
– Он и есть дикомыт, про него сказ отдельный. А потом Космохвоста наружу выводили, и Ветер ему: «Старый друг…» Мечи велел принести…
Царевна уставилась в стену.
– …И честно?й костёр сложить повелел, – довершил рассказ Ознобиша. – На Великом Погребе. Мы все провожали, один Сквара запертый сидел. А Лихарь…
– Лихарь, – сквозь зубы выдохнула царевна.
Эрелис очень долго молчал. Ознобиша начал украдкой поглядывать на дверь, где опять раздавались шаги ночной стражи. Царевич негромко проговорил:
– Мартхе, друже… Невлин многое утаивает, почитая неведение благом для нас. Ему гибель телохранителя показалась безделицей, недостойной отвлекать меня от наук! Я хочу послушать твою правду, райца. Да не о других, о тебе самом. Потом назову службу, которая у меня на уме.
Царевна спохватилась, выскочила в передний чертог, послала девок за снедью. Те, напуганные, кинулись, будто она каждую ножиком пощекотала.
– Род наш прозывается от Божьих погод, – начал Ознобиша. – Только отик с мамой дождевыми именами нарицались, осенними. Деждик, Дузья. Мы-то с братом уже зимние были, Зяблики. Он – Ивень, иней по-вашему. Его в котёл приняли, а я дома остался…
Робкие девки подали полночную трапезу. Варёную камбалу с озёрной капустой, хрустящие лепёшки, сладкое пиво. Накрыли низенький столик и под взглядом царевны сразу исчезли.
– Так я дальше жить стал, а на руке плетежок унёс…
Вновь прошагали подземельем порядчики. Ночная стража передавала копья дневной. Сибир уступил дверь верному побратиму. Лебедь за руку втянула великана в покойчик:
– Заварихи отведай. На воле вкусней стряпали, но тоже съедомая.
– …А лазутить за тобой, государь, мне ни господин Ветер, ни мирские учителя не велели, ты уж не обессудь.
Сибир низко поклонился царятам, поблагодарил, ушёл спать.
Эрелис отломил рыбье пёрышко.
– Значит, ещё велят, – предрёк он настолько спокойно, что у Ознобиши по плечам разбежался морозец. – Что ныне гадать. Это завтрашняя забота.
Юный райца торопливо проглотил половину лепёшки.
– Ты поминал… служба мне, государь.
Царята переглянулись. Лебедь подсела, взяла брата за руку. Они подались друг к дружке, прижались, став неразличимыми близнецами, одним существом. Вот с этими лицами они слушали о казни Ивеня, о погребении Космохвоста. Глядя им в глаза, Ознобиша испытал озарение: царята обо всём уже сговорились, значит внешнему миру оставалось только склониться. И ещё. Страсти пережитого дня не только его, слугу, бросили им навстречу. Царята собирались так же очертя голову довериться молодому советнику.
– Мы хотим узнать об отце, – наконец выговорил Эрелис.
– Почему здесь, в Выскиреге, батюшку вором честя?т, а на севере добром поминают?
– И храбрецом зовут. Он походов не затевал, новой дани не наискивал. В чём отвага его?
«Отпрыск смелого Эдарга…» – тотчас вспомнилось Ознобише.
– Нам вот Шегардай престол обещает ради славы отцовской.
– Мы Невлина спрашивали.
– Уж как подольщались…
– А у него весь ответ: державные намерения да тёмные тайны.
– Такие, что престол поколеблется.
– Дядя Космохвост нам тоже не сказывал, отчего отец с мамой в Фойрег поехали, а нас с ним оставили на подворье. Он-то право судил: малы были всё знать.
– Зато теперь немые стоим, когда память родительскую хулят.
Ознобиша осторожно спросил:
– Но кому-то же вся правда известна? Высшим сыновьям… царедворцам, кто выжил?
– Я спрашивал, – сказал Эрелис. – Все врут, каждый в свою сторону.
– Неужели нет достойных полной веры?..
– Доверяй, а пальцев в рот не клади, – проворчала Эльбиз. – Чтобы меньше плакать потом.
«Стало быть, и мне испытание. Можно ли спиной оборачиваться…»
– У нас есть очень верные люди… – начал Эрелис.
– Один тогда в темнице сидел, а другой его выручал.
