таком положении эти люди дают на себя любые показания и при заявлении следователей, что их однодельцы сознались, — записывают последних в своих показаниях».
О допросе Воловича рассказывает бывший работник НКВД СССР Суровицких, который лично допрашивал Воловича в апреле-мае 1937 года.
В своих объяснениях в КПК при ЦК КПСС от 20 декабря 1961 г. Суровицких (член КПСС с 1929 г.) сообщил:
«Все, что творилось в органах НКВД в то время, было от начала до конца продуманной и подготовленной провокацией… Поведение Воловича на следствии свидетельствовало о том, что он был подготовлен к даче нужных показаний… Воловича допрашивал Ежов… абсолютное большинство фамилий подсказывались Воловичу Ярцевым или мною по его указанию… “Логичность” показаний арестованных также диктовалась следствием. Так было и с показаниями Воловича на Тухачевского как на участника заговора, подготавливавшего войска к военному захвату власти заговорщиками… Я и Ярцев “получили” от Воловича развернутые показания на Тухачевского как участника заговора, готовившего армию для обеспечения военного переворота, то есть добились подтверждения о наличии воинской силы и закрепили нужную Ежову “солидность и серьезность” заговора».
Несмотря на то что никаких достоверных доказательств о наличии заговорщиков среди руководящих военных кадров не было, Сталин на обеде у Ворошилова, состоявшемся после первомайского парада 1937 г., в присутствии многих военных руководителей открыто высказал свои угрозы в адрес врагов, имевшихся якобы среди военных. Об этом заявлении Сталина напомнил 27 сентября 1937 г. бывший начальник разведуправления РККА комкор Урицкий в письме к Ворошилову:
«…1 мая 1937, — писал Урицкий, — после парада у Вас на квартире вождь сказал, что враги будут разоблачены, партия их сотрет в порошок, и поднял тост за тех, кто, оставаясь верным, достойно займет свое место за славным столом в Октябрьскую годовщину».
Реализуя установки Сталина и Молотова о разоблачении врагов в армейской среде, Ежов возлагал большие надежды на получение показаний о преступной деятельности Тухачевского, Якира и других от примыкавших в прошлом к троцкистам и арестованных еще в августе 1936 года комкоров Примакова и Путны, а также от исключенного в 1934 году из партии за разбазаривание государственных средств бывшего начальника Управления ПВО РККА комкора Медведева. В одной записной книжке Ежова имеется такая запись: «1. Напасть: на Примакова по Якиру. 2. Медведева Якиру».
Арестованный 6 мая 1937 года Медведев на допросах признал себя участником военно-троцкистской организации, ставившей целью совершение военного переворота в стране, 10 мая 1937 г. он подписал протокол допроса, в котором сообщалось, что от комкоров Василенко и Смолина ему было известно о Тухачевском, Якире, Путне, Туровском и Примакове как о руководителях военно-троцкистской организации.
Арестованные Василенко и Смолин, несмотря на избиение их, показаний Медведева не подтвердили. Сам же Медведев дал такие показания в результате применения к нему мер физического воздействия (на суде он от своих прежних показаний отказался).
Принимавший участие в допросах Медведева заместитель начальника Управления НКВД Московской области Радзивиловский, будучи арестованным, на допросе 16 апреля 1938 г. по поводу проводимой Ежовым деятельности по созданию дела о военном заговоре в РККА показал:
«Поручение, данное мне Ежовым, сводилось к тому, чтобы немедля приступить к допросу арестованного Медведева, быв. нач. ПВО РККА, и добиться от него показаний с самым широким кругом участников о существовании военного заговора в РККА. При этом Ежов дал мне прямое указание применить к Медведеву методы физического воздействия, не стесняясь в их выборе. Ежов подчеркнул особо, что в процессе допроса Медведева я должен добиться, чтобы он назвал возможно большее количество руководящих военных работников. Приступив к допросу Медведева, я из его показаний установил, что он свыше трех-четырех лет до ареста как уволен из РККА и являлся перед арестом зам. начальника строительства какой-то больницы. Медведев отрицал какую бы то ни было антисоветскую работу и вообще связи с военными кругами в РККА, ссылаясь на то, что после демобилизации он этих связей больше не поддерживал. Однако, выполняя указания Ежова и Фриновского, я добился от него показаний о существовании военного заговора, о его активном участии в нем и в ходе последующих допросов, в особенности после избиения его Фриновским в присутствии Ежова, Медведев назвал значительное количество крупных руководящих военных работников. По ходу дела я видел и знал, что связи, которые называл Медведев, были им вымышлены и он все время заявлял мне, а затем Ежову и Фриновскому о том, что его показания ложны и не соответствуют действительности. Однако, несмотря на это, Ежов этот протокол доложил в ЦК… Медведев был арестован по распоряжению Ежова… с расчетом начать от него раздувание дела о военном заговоре в РККА».
Бывший оперуполномоченный Особого отдела соединений ПВО в Москве Салов Н.А. (член КПСС с 1931 г.) показал, что он видел, как в Лефортовской тюрьме следователь Рейтер избивал резиновым шлангом арестованного Медведева.
Арестованный 14 августа 1936 г. комкор Примаков содержался в Лефортовской тюрьме в Москве и на протяжении 9 месяцев ни в чем не признавал себя виновным. В архиве Сталина сохранилось несколько заявлений Примакова, в которых он протестовал против его незаконного ареста. Однако, не выдержав тяжелых испытаний, Примаков 8 мая 1937 г. написал в Лефортовской тюрьме следующее заявление на имя Ежова:
«В течение девяти месяцев я запирался перед следствием по делу о троцкистской контрреволюционной организации и в этом запирательстве дошел до такой наглости, что даже на Политбюро перед т. Сталиным продолжал запираться и всячески уменьшать свою вину. Тов. Сталин правильно сказал, что “Примаков — трус, запираться в таком деле — это трусость”. Действительно, с моей стороны это была трусость и ложный стыд да обман. Настоящим заявляю, что, вернувшись из Японии в 1930 г., я связался с Дрейцером и Шмидтом, а через Дрейцера и Путну — с Мрачковским и начал троцкистскую работу, о которой дам следствию полное показание».
Уступая домогательству следствия и пожеланиям Сталина, Примаков встал на путь обмана и самооговора. Уже на допросе 14 мая 1937 г. Примаков,
