заговорщическую деятельность… Агас заявил, что если Эйдеман не даст показаний сейчас, то он — Агас — продолжит допрос в другом месте, но уже будет допрашивать по-иному. Эйдеман молчал. Тогда Агас прервал допрос и сказал Эйдеману, чтобы он пенял на себя: его отправят в тюрьму, где его упорство будет быстро сломлено… Дня через три в дневное время мне было предложено срочно прибыть в Лефортовскую тюрьму, где меня ждет Агас. Я туда поехал. В эту тюрьму я попал впервые… То, что я увидел и услышал в тот день в Лефортовской тюрьме, превзошло все мои представления. В тюрьме стоял невообразимый шум, из следственных кабинетов доносились крики следователей и стоны, как нетрудно было понять, избиваемых… Я нашел кабинет, где находился Агас. Против него за столом сидел Эйдеман. Рядом с Агасом сидел Леплевский… Дергачев. На столе перед Эйдеманом лежало уже написанное им заявление на имя наркома Ежова о том, что он признает свое участие в заговоре и готов дать откровенные показания».
«Через день или два я снова вызвал Эйдемана на допрос в Лефортовской тюрьме. В этот раз Эйдеман на допросе вел себя как-то странно, на вопросы отвечал вяло, невпопад, отвлекался посторонними мыслями, а услышав шум работавшего мотора, Эйдеман произносил слова: “Самолеты, самолеты”. Протокол допроса я не оформлял, а затем доложил, кажется Агасу, что Эйдеман находится в каком-то странном состоянии и что его показания надо проверить… После этого Эйдеман от меня был по существу откреплен и его впоследствии допрашивал Агас».
28 мая 1937 г. НКВД СССР был арестован командарм 1-го ранга Якир. В записной книжке Ежова имеется такая запись: «Якира по приезде в Москву». Рядом с этой фразой стоит «галочка», что означает исполнение полученного указания. На следующий день, то есть 29 мая 1937 г., по дороге к Москве на станции Вязьма в поезде был арестован командарм 1-го ранга Уборевич. Доставленные во внутреннюю тюрьму НКВД СССР Якир и Уборевич содержались в одиночных камерах за литерными номерами. После ареста Якира и Уборевича 30 мая 1937 г. решением Политбюро ЦК ВКП(б), а затем 30 мая — 1 июня 1937 г. опросом членов ЦК ВКП(б) и кандидатов в члены ЦК было оформлено и подписано Сталиным постановление:
«Утвердить следующее предложение Политбюро ЦК:
Ввиду поступивших в ЦК ВКП(б) данных, изобличающих члена ЦК ВКП(б) Якира и кандидата в члены ЦК ВКП(б) Уборевича в участии в военно- фашистском троцкистско-правом заговоре и в шпионской деятельности в пользу Германии, Японии и Польши, исключить их из рядов ВКП(б) и передать их дела в Наркомвнудел».
Первоначально на допросах Якир и Уборевич не признавали себя виновными, но протоколами эти допросы не оформлялись.
Бывший сотрудник НКВД СССР Соловьев А.Ф. (член КПСС с 1918 г.) в своих объяснениях в ЦК КПСС от 29 ноября 1962 г. писал:
«Я лично был очевидцем, когда привели в кабинет Леплевского ком. войск УВО Якира. Якир шел в кабинет в форме, а был выведен без петлиц, без ремня, в распахнутой гимнастерке, а вид его был плачевный, очевидно, что он был избит Леплевским и его окружением. Якир пробыл на этом допросе в кабинете Леплевского 2–3 часа».
С целью понуждения Якира к ложным показаниям ему была дана очная ставка с Корком. 30 мая 1937 г. на этой очной ставке Корк утверждал, что в 1931 г. он и Якир вошли в руководящую группу военного заговора.
На это Якир ответил:
«Категорически отрицаю. Я знал всегда, что Корк очень нехороший человек, чтобы не сказать более крепко, но я никогда не мог предположить, что он просто провокатор… На одной встрече в апреле этого года у Тухачевского на квартире мы действительно вместе были, но ни о чем не говорили».
В «обработке» Якира и получении от него ложных показаний непосредственное участие принимал Ежов. В приобщенном к делу незаконченном и неподписанном заявлении на имя Ежова Якир писал:
«Тридцатого мая Вы лично с исчерпывающей ясностью следственными материалами доказали полную безнадежность дальнейшего запирательства с моей стороны… Я в своих показаниях расскажу о всех делах и лицах правотроцкистского заговора, известных мне, с тем, чтобы до конца разгромить эту подлую организацию».
В подписанном Якиром 31 мая 1937 года заявлении сообщалось:
«Я хочу… помочь ускорить следствие, рассказать все о заговоре и заслужить право на то, что советское правительство поверит в мое полное разоружение».
В последующие семь дней Ушаковым были получены от Якира шесть собственноручных показаний и оформлены два протокола его допроса.
30 мая 1937 г. была проведена очная ставка между Корком и Уборевичем, на которой Корк также утверждал, что Уборевич в 1931 г. входил в правотроцкистскую организацию, Возражая Корку, Уборевич заявил:
«Категорически отрицаю. Это все ложь от начала до конца… Никогда никаких разговоров с Корком о контрреволюционных организациях не вел».
Но ложные показания Уборевича были крайне необходимы, и эти показания были вырваны у него силой. Бывший сотрудник Особого отдела НКВД СССР Авсеевич показал:
«В мае месяце 1937 г. на одном из совещаний пом. нач. отдела Ушаков доложил Леплевскому, что Уборевич не хочет давать показаний, Леплевский приказал на совещании Ушакову применить к Уборевичу физические методы воздействия».
Вскоре после этого Уборевич подписал два заявления на имя Ежова, в которых он признавал свое участие в военном заговоре. Подписал он и протокол допроса с признанием своей вины.
Сталин повседневно лично занимался вопросами следствия по делу о военном заговоре, получал протоколы допросов арестованных и почти
