– Да. Он признался в недозволенности своего поведения, и ему очень стыдно было об этом говорить.
– Простите, но мне кажется, что я не первая бедная девушка, в отношении которой он позволил себе такое поведение, – констатировала Орхидея и хлебнула чаю.
– Вы не правы, – пыталась оправдать своего крестного Элизабет. – Он не такой негодяй, как вы думаете, иначе я бы не любила его так сильно, как только дочь может любить отца. Вы любите своего отца? – вдруг спросила она.
Орхидею будто ножом ударили в сердце.
– Он умер, – еле выговорила она.
– Простите меня! – умоляла гостья и положила ладонь на руку собеседницы. – Я вам сочувствую, ведь мои родители тоже погибли, когда я была еще ребенком. Я знаю, как это тяжело.
– Спасибо! Но я все равно не понимаю, зачем вы пришли ко мне, Элизабет? Я не собираюсь жаловаться на Деймоса, если это причина вашего визита.
– О, конечно же, нет! Он через меня просил извиниться перед вами, а также передать четыре соверена за прошлый месяц занятий.
Орхидея взяла монеты.
– Поблагодарите его, – произнесла она, – и передайте, что я прощаю его.
Элизабет радостно обняла собеседницу и собралась уходить.
– Простите, мы нигде не могли видеться? – вдруг спросила Орхидея, провожая гостью.
– Боюсь, что нет. Я практически не живу в графстве, лишь изредка навещаю опекуна.
После ухода крестницы Деймоса, Орхидея решила написать ему письмо, где лично сообщала о том, что не держит на него зла и благодарит за расчет.
Глава VII
Прошло три месяца. Деньги потихоньку заканчивались, и Орхидее вновь пришлось задуматься о работе. Она снова разметила объявление в центральном сквере города и стала ждать извещений. Но никто не писал и не приглашал ее на работу. Тогда она сама написала в несколько пансионов, где предлагала свои услуги, но и там ей ответили отказом, поскольку у девушки не было рекомендаций.
Однажды утром она выехала на дилижансе в столицу графства и стала просто наведываться в дома, чтобы узнать, не требуется ли кому-нибудь гувернантка для их детей.
– Есть ли у Вас рекомендации? – спрашивали родители.
– Нет, но…
– Простите, но мы не можем впустить в дом чужого человека, – холодно и любезно отвечали Орхидее.
Она вспомнила, как ее отец бродил по этим же улицам, предлагая свои услуги, когда дочери было 7 или 8 лет. Он никогда не унывал и сейчас, наверняка, приободрил бы ее. А ведь он отвечал не только за себя, но и за свою семью. Орхидея помнила собственную клятву о том, что не позволит голодать ни матери, ни себе, поэтому приняла разумное, но тяжелое решение обратиться к Деймосу Беллу.
Он принял ее с радостью, несмотря на прошлые недомолвки, но поскольку не нуждался больше в музыкальных занятиях, предложил ей должность экономки, которая предполагает практически постоянное проживание в доме хозяина. Орхидея согласилась.
По вечерам она рассказывала ему о том, как переживала смерть отца, умолчав про похищение Демоном, о перипетиях своей жизни, произошедших в последние три месяца: о том, как помогла ей щедрая оплата Беллом ее преподавательских услуг, ведь полученными соверенами она расплатилась с арендодателем на несколько месяцев вперед, выкупила папин фаэтон и лишь треть из средств оставила на пропитание, вещи и уголь.
– Я расскажу тебе историю намного печальнее твоей, – сказал как-то Деймос. – Ты сама решишь, верить в нее или нет, и, надеюсь, ответишь потом на мои вопросы откровенно:
«Много лет назад, когда я впервые приезжал в Лондон для оформления наследства, доставшегося мне от отца, жуткая картина предстала передо мной: запах бензина и железа, зловоние немытых тел, и одновременно аромат пищи. Задыхаясь от этой вони, я шел от станции в сторону центра и заметил маленькую девочку лет десяти-одиннадцати. Она, словно дикий звереныш, отскакивала с дороги, заслышав скрежет колес и гудки поездов, и, наоборот, мчалась на громкие крики носильщиков и вопли уличных торговцев, издавая пронзительные жалобы в унисон с остальными попрошайками и нищими. Здесь царила невероятная суета, однако каждый был занят своими делами. Девочка эта кидалась под каждый кеб и просила отвезти ее в какой-нибудь ночлежный дом, потому что она изнывала от холода и голода. Извозчики презрительно на нее смотрели и старались объехать.
Вот она огляделась вокруг и заметила меня, пытаясь найти какого-нибудь внушающего доверие человека. Переборов страх, девочка медленно побрела по мостовой и остановилась возле меня.
– Я готова продать душу Дьяволу, – вдруг сказала она, глядя мне прямо в глаза. – Я готова убить и солгать, сэр, лишь бы выбраться из этого смрада
