Окой, до тех пор неподвижно, как изваяние, сидевшая на пятках, не выдержала и плавно скользнула к укутанному Уизли. Одновременно с ней со своих мест дернулись Джинни и Фред. Схватив парня за руку, японка замерла, ощутив ее живое тепло, а потом медленно положила голову на вздымающуюся в такт дыханию грудь, слушая ровные удары сердца, и закрыла вновь повлажневшие глаза. Джинни, прикоснувшись лбом ко лбу глубоко спящего брата, отстранилась, мелко заморгав, и провела по его щеке ладонью. Песчаный покров Эгора нервно колыхался вокруг ее тела, идя то мелкой рябью, то крупными волнами, выдавая чувства хозяйки. А Фред только стискивал ладонь Джорджа и пытался улыбнуться дрожащими губами. По его щекам градом катились слезы.
Башня, в которой свершилось недоступное обычному пониманию колдовство, возвышалась на фоне темно-синего неба уродливым черным зубом; из приоткрытых ворот наружу лился слабый темно-красный свет, как будто внутри осталась тлеть большая груда угольев. Ни замерший в неподвижности Гарри, ни те, кто сидел рядом, не заметили, как, оставив Гермиону, к башне шустрым зверьком шмыгнула Ами. Заглянула внутрь, резко отшатнулась, словно получив с размаху по лицу, и тут же, сделав только шаг, согнулась в приступе рвоты.
— Я же сказал — никому не подходить… — бесконечно усталым голосом проговорил Поттер, в мгновение ока возникший возле сайторской принцессы. Он терпеливо дождался, пока Ами расстанется с содержимым своего желудка, помог ей выпрямиться и протянул платок, чтобы утереть рот. Спешно подбежавший Аксель повел все ещё дрожащую девушку прочь. Гарри последовал за ними, но на полпути к костру остановился и коротко взмахнул рукой.
И в следующий миг башня словно бы превратилась в гигантскую печку-буржуйку, в которую вместо дров щедро сыпанули пороху. Она ослепительно вспыхнула изнутри, убив надвигающуюся ночь на двести метров вокруг. Ярко-желтые языки огня с низким ревом ударили из всех щелей и проемов, навсегда обращая в пепел следы того, что произошло внутри.
Не оглядываясь, Гарри вернулся к костру, сел поближе и протянул к огню подрагивающие пальцы, будто желая отогреть их от того, д_р_у_г_о_г_о холода, к которому ему пришлось прикоснуться.
И всем сразу стало видно, где на его лице пролягут морщины, когда ему стукнет лет шестьдесят.
Сам Гарри тоже внезапно почувствовал себя невероятно… старым, по-настоящему дряхлым, будто каждая из трехсот жизней, поглощенных его мечом внезапно обратилась в десятикилограммовую чушку и опустилась ему на плечи, пригибая к земле. Нет, он не ощущал какой-либо гадливости или омерзения из-за того, что только что совершил. Он сделал то, чего требовал его долг и совесть, а то, что следуя за ними, он прошел по темной дороге гораздо дальше, чем когда-либо, и еще сильнее сросся с живым мраком, проводником которого был его меч… Что ж, свой путь он выбрал в тот день, когда взял в руки Тэцу.
Но то, что мелочь — глупая случайность! — оказалась способна опрокинуть тщательно выверенный план, действовало угнетающе. Как бы ты ни старался, чертов мир не переделать, и счастья не прибавляется, и проблем не становится меньше, растет только их масштаб. И правы были те, кто сказал: за достижение высоких целей и платить приходится высокую цену. Но вот только не всегда плата взимается именно с тебя.
Продолжавшая кривиться и отплевываться Ами таращилась на Поттера так, будто видела его впервые в жизни. Заметив это, Гарри спокойно спросил:
— Считаешь меня чудовищем?
Не сказать, чтобы Поттера сильно волновало ее мнение, но атмосфера внутри боевой группы — вещь немаловажная. Однако ответ Армины его порядком удивил. И заставил заинтересоваться далеким королевством Сайтор, где воспитывали таких вот принцесс.
— Вот еще! — с неожиданной запальчивостью ответила девчонка, цапнув из рук брата флягу. Она прополоскала рот, выплюнула воду и сделала еще пару больших глотков. — Тот, кто способен сделать такое… пойти на такое ради жизни своего товарища… Даже и не думай! Я горжусь, что мы сражаемся вместе! Вот! Жаль, что я еще не подросла, а ты с сестренкой Рен, а то я бы…
— Храни боги того, кому ты достанешься, — Аксель, воздев очи горе, привычно прикрыл сестре рот.
Тем временем Окой, успокоившись и окончательно убедившись, что худшее позади, поднялась, вытерла блестевшие глаза небольшим платком, извлеченным из рукава кимоно, и встала напротив сидящего Поттера.
А потом грациозно опустилась на колени, ладонь к ладони положила перед собой руки на земле и склонилась в низком поклоне. Ее длинные волосы рассыпались широким полукругом, а лоб почти коснулся вытянутых рук.
— Аташи а каре ни иссо онгаеши шинакеребу наранай, — громко и четко произнесла японка. И тут же повторила по-английски:
— За ваше благодеяние я навеки ваша должница, Гарри-сама. Отныне я и мои потомки будут верными вассалами вам, вашим детям и детям ваших детей. Даю вам в том свое слово.
— Принимаю и благодарю, — ответил Поттер, тоже обозначив поклон. — А теперь иди к Джорджу, сейчас ему необходимо тепло. Огонь — это хорошо, но еще лучше эту ночь ему быть рядом с кем-то живым. И близким.
Девушка послушно встала, еще раз низко поклонилась и села вплотную к Джорджу, положив его рыжую голову к себе на колени, с каждым движением превращаясь в прежнюю, спокойно-безмятежную восточную красавицу. Только лучившиеся счастьем глаза и чуть приподнявшиеся уголки губ выдавали ее истинные чувства, продавливающие привычную броню невозмутимости.
