Кейт вытащила из рюкзака ВУФ, включила и посветила в дыру. Август увидел какое-то мерцание…
Вода!
– Наверное, здесь течет река, которую замуровали сто лет назад, – Кейт постучала ногой по бетону. – А это, наверное, бывший мост.
Август хотел что-то сказать, но внезапно Кейт метнулась в сторону. Луч фонаря озарил туннель. Глуховатым ухом Кейт улавливала неясный шум, зато здоровое различало отдаленное бормотание теней, царапанье когтей по бетону и непрестанный шепот. Судя по лицу Августа, он тоже все слышал.
– …бить ломать плоть кровь кость бить ломать…
Некоторые считали, будто корсаи знают некие тайны, и бессвязное бормотание монстров приобретает смысл перед тем, как они тебя убьют. Другие утверждали, что твари просто-напросто бубнят названия породивших их грехов – перечисляют злодеяния, подражают скрежету металла, звуку ломающихся костей и копируют стоны своих жертв.
Но сейчас не время трусить! Кейт попыталась ровно дышать, напомнив себе, что корсаи питаются страхом. Она всмотрелась в сумрачный туннель и сконцентрировалась на его угольно-черной сердцевине.
А тьма между тем зашевелилась.
– Я – дочь Келлума Харкера! – крикнула Кейт.
– Харкер, Харкер, Харкер, – откликнулось эхо.
Слово было подхвачено и унесено прочь, а потом возвращено – уже другим:
– Не наш Харкер, Харкер, Харкер!
Кейт содрогнулась, сражаясь с порывом отступить. Она продолжала всматриваться туда, где заканчивался луч света и клубились черные сгустки.
Август опустился на колени и щелкнул замочками футляра.
– У тебя тоже есть фонарь? – спросила Кейт.
– Кое-что получше, – ответил Август и достал скрипку. – Ты ведь хотела послушать мою игру.
Кейт вспомнила странные созвучия и то, как малхаи отпрянул и заткнул уши, – и спокойствие опустилось на нее, окутав с головы до пят.
А впереди красноватое свечение уже озарило клыки и когти. Монстры подступали.
Тьма вспенилась.
– Я же предупреждал тебя о том, что это паршивая идея, – посетовал Август, закрепив ремень на футляре и забросив его на плечо.
– Хорошая новость заключается в том, – парировала Кейт, сжимая фонарик, – что они вряд ли скажут Слоану, что мы в туннеле.
– А плохая? – осведомился Август, поднося скрипку к подбородку.
Кейт повела фонариком. Луч описал яркую дугу. Что-то затрепетало наподобие крыльев.
Корсаи разделились и перегруппировались.
– Плохая состоит в том, что монстры нам не рады.
Она опять взмахнула фонариком. Луч осветил череп твари – и та завопила, рухнув наземь. Белесые глаза потухли, зубы высыпались на сырой пол, будто камешки.
– Приготовься, – бросила сквозь зубы Кейт.
Сунаи прищурился.
– Не подгоняй искусство, – сказал он и коснулся смычком струн.
Тьма покатила на них, как товарный поезд.
Кейт все же дрогнула, а он заиграл.
Одна-единственная звучная нота поплыла по туннелю – и мир преобразился.
Звук еще вибрировал в воздухе, когда Август извлек вторую ноту, а затем и третью. Созвучия, возникая, сливались воедино. Музыка уподобилась клинку, рассекающему тьму. Мелодия поглотила все вокруг, и корсаи дружно попятились, словно их спугнул мощнейший поток света. Они зашипели и кинулись врассыпную, и Кейт почувствовала, что ее мысли начинают путаться, а голова идет кругом, как тогда, в Колтоне.
Но теперь она увидела музыку Августа. Мелодия пронизывала пространство, как пряди солнечных лучей, и эти ленты непрерывно изменяющегося цвета извивались и удерживали тени на расстоянии. Кейт пошатнулась, и ее ноги отяжелели. Она ничего не понимала. Ее чувства запутались в нотах – музыка заполнила все ее существо и затуманила разум.
Она сумела взглянуть вниз и обнаружила, что сама она тоже светится бледным светом, проступающим на ее коже. Это зрелище поразило Кейт. Свет двигался вместе с ней – он танцевал, как клубы пара, хотя и находился внутри ее. Он напоминал расплавленное серебро и слабо пульсировал в ритме ее сердца.
Это ее жизнь?
Или ее душа?
Издалека до нее донесся голос Августа, негромкий, мягкий, переплетенный с музыкой.
