– Дни.
Он спрятал скрипку в футляр. Кейт выключила фонарик. Теперь вагон озарял только свет ламп на стенах туннеля.
– Не хочу, чтобы они исчезли, – почему-то прошептала она.
Август не стал спорить. Он уселся на полу напротив Кейт, прислонившись спиной к сиденью, и потер полоски на запястье. Даже нырнув в глубины песни, он почувствовал появление нового дня, свежей отметки, горячей линии, прочертившей его кожу.
– Сколько их? – произнесла Кейт.
– Четыреста двадцать две.
– С какого момента?
Август сглотнул.
– С того, как я сорвался.
– В каком смысле сорвался?
– Это случается, если сунаи перестает питаться. Сунаи затемняется. Теряет способность отличать добро от зла, монстра от человека. Он убивает – причем всех, с кем столкнется на своем пути. И тогда речь не идет о необходимом питании. – У Августа перехватило дыхание. Его передернуло. Он не сказал, что сорвавшийся сунаи теряет часть своей души – если у них, конечно, есть душа, – в общем, частицу того, что позволяет ему чувствовать себя человеком.
Когда сунаи летит во тьму, что-то в нем исчезает безвозвратно.
– А каково оно… это состояние затемнения? – не унималась Кейт.
– Не знаю, – признался Август. – Я себя со стороны не вижу.
– Но однажды ты сказал, что лучше умрешь, чем допустишь такое снова.
– Да, – твердо ответил Август.
Глаза Кейт блеснули.
– Август, сколько раз ты срывался?
Ее вопросы легче было выносить, когда он не видел ее лица.
– Дважды, – произнес он, зажмурившись. – В первый раз, когда я был гораздо младше, а во второй…
– Четыреста двадцать два дня назад, – перебила его Кейт. – Расскажи мне… пожалуйста.
Августа охватила нерешительность. Он старался не вспоминать о последнем срыве. Никогда. Да и не с кем было поговорить. Генри и Эмили не могли его понять, а Лео считал душу помехой и целенаправленно выжег ее. А Ильза… когда она в последний раз затемнилась, сестра прихватила с собой кусок И- Сити.
– Я перестал есть, – выдавил он. – Решил завязать. Не хотел ощущать себя монстром. Мы с Генри поссорились, и я сбежал из дома. В основном я шатался по улицам, бродил как в тумане, ничего вокруг не замечал. – Он замотал головой. – Когда я решил вернуться, то увидел, как возле какой-то забегаловки началась драка, и я… понимаешь, когда ты сильно голоден, запах еды тебя опьяняет… И ты способен думать лишь о том, что умираешь с голоду… Я почувствовал кровь на их руках и… – Август сглотнул и продолжил: – Я помню, что чувствовал себя опустошенным. Как будто внутри меня появилась бездонная черная дыра – и сколько бы людей я ни убил, я не мог ее заполнить. – У Августа засаднило в горле, и его руки затряслись. – Потому я лучше умру, чем допущу, чтобы тот кошмар повторился.
Кейт затихла.
Август разлепил веки.
– Что – язвить теперь не будешь?
Кейт сидела на скамье, скособочившись. Ее глаза были закрыты, и на долю секунды Августу показалось, что она задремала, но вдруг ее рука, до того прижатая к животу, безвольно упала на колени.
Август прикоснулся к ней и почувствовал что-то влажное и теплое.
Кровь.
– Кейт!
Август взял ее лицо в ладони.
– Кейт, очнись!
– Где ты? – промямлила она.
– Я здесь.
– Нет, – проговорила она заплетающимся языком, – неправильно… – и опять потеряла сознание.
– Прости, – прошептал Август и сжал ее плечо.
Глаза Кейт сверкнули, она вскрикнула и с неожиданной силой пнула его в грудь.
