Меня охватывает нарастающая тревога.
– Обычное дело, – раздается позади меня тихий голос.
Это тот высокий парень, которого я видела чуть раньше, – парень с колечками на лице.
– Как ты думаешь, что произошло? – спрашиваю я, всматриваясь в полумрак.
Он пожимает плечами:
– Наверное, овца зашла на железнодорожные пути. Это бывает часто.
– Такие вот опасности подстерегают людей в сельской местности. – Хотя я стараюсь говорить беспечным голосом, в душе у меня нарастает отчаяние. – О господи! – Я так сильно прикусываю губу в попытке подавить тревогу, что тут же чувствую привкус крови. – Мне очень нужно, чтобы этот поезд ехал вперед как можно быстрее.
Он смотрит на меня и говорит:
– А почему такая спешка?
– Я не… – начинаю я, но тут же встречаюсь с ним взглядом. Его глаза на суровом угловатом лице кажутся красивыми: глубоко посаженные, длинные, серые. Зачем мне ему врать? – Мне нужно как можно скорее увидеться с дочерью, – говорю я.
– А где она?
– С моей мамой. Они возвращаются из Франции.
– Да-а? – Он снова пожимает плечами. – А что, ваша мама – она может не справиться? Она бестолковая?
– Нет. – Я невольно улыбаюсь. Моя суетливая мамочка, расторопная и бесконечно добрая. Я никому не смогла бы доверить Полли с таким легким сердцем, с каким я доверила ее маме. – Моя мама – это супер. Я… переживаю совсем из-за другого человека. Боюсь, что он приедет туда раньше меня.
– Понятно.
Он больше не задает вопросов, и это меня не удивляет. Этот парень, похоже, знает, что такое проблемы: он наверняка бывал в трудных ситуациях. У него на голове длинный шрам, который виднеется сквозь его короткие волосы. У него, возможно, суровый вид, но в нем есть что-то привлекательное, чего я не могу описать. Что-то вроде спокойной самоуверенности. Мне приходит в голову выражение «старше своих лет».
Что он, интересно, видел в своей – пока еще недолгой – жизни?
По «Танною» объявляют, что поезд некоторое время будет стоять, пока не выяснится, в чем заключается проблема. Я снова чувствую у себя на языке вкус крови.
Этот парень, который и на второй взгляд кажется старше своих лет, протягивает мне руку, покрытую татуировками:
– Сол.
– Лори.
Я прикидываю, сколько же ему лет: девятнадцать или, может быть, двадцать.
– Куда вы едете?
– В Лондон.
– Я тоже еду в Лондон. В город, в котором улицы вымощены золотом, не так ли? – Он мрачно смотрит на меня, но я понимаю, что он шутит.
По «Танною» снова что-то говорят. Солнце уже село. Снаружи царит почти кромешная тьма, и рассмотреть можно разве что живые изгороди.
Я смотрю на них, и мне вдруг вспоминается первый отпуск, проведенный с Сидом. «Отпуск» – это, пожалуй, слишком сильно сказано: в действительности это была скорее небольшая туристическая поездка. Сиду захотелось нарисовать море, и я купила палатку. Денег у нас было маловато, но всего через несколько месяцев после нашей первой встречи мы уже стали неразлучны и подумывали о том, чтобы переехать в Корнуолл. Жизнь в палатке казалась мне тогда овеянной романтикой.
Но мы приехали в кемпинг поздно, потому что заблудились на узких дорогах Норфолка[29], и это привело к первой серьезной ссоре между нами. Сид наорал на меня за то, что я плохо разобралась с картой, а я, в свою очередь, наорала на него за то, что у него вообще нет чувства юмора. Затем я заплакала, и он поцеловал меня в знак извинения. К тому времени, когда мы поставили палатку, было уже темно. Ни один из нас не знал, что делать дальше, но, когда мы достали бутылку красного вина и маленькую бутылку виски, все стало намного проще.
Мы уселись перед своей забавной маленькой печкой и приготовили вареные бобы. Затем мы легли спать. Когда мы проснулись утром, уже довольно долго шел такой сильный дождь, что палатка едва не плыла, и мы оба промокли, потому что вечером не положили каремат так, как следует. Затем Сид – мокрый и сердитый – стал поносить кемпинг.
– Он такой уродский, – снова и снова повторял Сид, сердито расхаживая взад-вперед. – А еще я ненавижу эти чертовы живые изгороди. Я чувствую себя в них как в загоне. Я не могу дышать. И где, черт побери, море?
Он так сильно злился из-за каких-то живых изгородей и так смешно расхаживал с торчащими во все стороны волосами, в боксерских трусах, спортивной фуфайке наизнанку и незашнурованных бутсах, что я начала смеяться, и это был один из тех случаев, когда Сид мог отреагировать по-разному. Он уставился на меня, и я сумела подавить смех, но лишь до того момента, когда он, пытаясь надеть джинсы, стал засовывать обе ноги в одну штанину и, тут
