Но неужели он никогда не почувствовал, через всю мою душевную броню, в какое бы бешенство он не приводил бы меня своим поведением, я никогда бы не мог захлопнуть перед ним или за ним дверь дома и крикнуть: creve toi done.
В пьяном виде он говорил мне много оскорбительных, тяжелых да и страшных слов. Но потом спохватился, переборол себя вошел в мою комнату и сказал: «Прости меня, папа, ты забудь, что я тебе говорил». Мне следовало бы отдаться порыву сердца — обнять и поцеловать его, но я побоялся, что не сдержу слез, и я сдержался. И только ответил случайной и фальшивой фразой — я на тебя не сержусь, Игорь. Фальшивой по интонации.
Потому что действительно уже не сердился, уже победили жалость-любовь, боль. В моем понимании, в жалости нет ничего унизительного. Я много раз это подчеркивал.
А следовало бы обнять, поцеловать и сказать: прости меня, сынку, прости Игорешка.
Но сделать этого я не умею. Понимаю, что надо, хочу, а вот не умею, боюсь фальшивой интонации, театральности — все, конечно, не те слова — фразы и черт его знает, чего, может быть, (…) мокрых глаз.
А сказал он мне, что не считает меня за отца, что я не отец, а стена (стуча кулаком в стену), что я не человек, что он меня не уважает, а раньше когда-то уважал, и т. д. А ведь это значит одно, наболевшее: ты меня не любишь и мне от этого очень больно и никто кроме деда меня не любит. Вот это-то и есть неправда, что я его не люблю.
Но если поразмыслить, то, может быть, понять и почувствовать действительно трудно, что люблю. А кого же мне любить-то в жизни, кроме единственного сына, кого же мне любить, за кого же мне болеть в моем круглом одиночестве?
А вот она ведь, со злобным сердцем, отказалась пустить его к себе, лишила его сочувствия, (…) в такой момент для него, и я-то ведь знаю, что придет момент, когда она с таким же злобным (…) сердцем крикнет ему:
— Creve toi done!
И захлопнет дверь, и спокойно ляжет спать.
23.
(Вклеен конверт со старым письмом Ирины Кнорринг — Н.Ч.).
5/IX 32 г.
Дорогой мой Юрий!
Мне очень неприятно, что вчера я была такая кислая и будто недовольная твоим приездом. У тебя не останется хорошего впечатления от этой поездки. Но — я просто-напросто устала от Шартра, ведь мы целый день там гоняли, вот на другой день усталость и сказалась.
Вот — все, что мне остается сказать тебе вдогонку.
Крепко, крепко целую. Ир.
(На обороте письма рукой Юрия Софиева приписка — Н.Ч.).
Хутора близ Шартра, где Ирина с Игорем, а Ел. Алекс. Голенищева-Кутузова с Лариком отдыхали летом 1932 г. Я приезжал на велосипеде. Это здесь написано стихотворение:
