О влиянии Евангелия на роман Достоевского «Идиот»

знакомит Мышкина с Родиной, в которой он, как сам признается Рогожину, ничего прежде не понимал, возвращает героя к родной почве. Именно поэтому автор решил увеличить срок отсутствия князя в Петербурге до шести месяцев. Мышкин посещает остроги, знакомится с подсудимыми и осужденными. Он встречается с людьми самого разного социального положения и возвращается убежденным: «Есть что делать на нашем русском свете…» (8, 184). Воздействию Родины на своего героя Достоевский собирался отвести в романе гораздо большее место. В черновиках к «Идиоту» упоминаются рассказы князя о России, его суждения о русском народе, о Западе и Востоке. Заметки эти, как отмечается в академическом комментарии, «послужили основой для ряда разбросанных в романе высказываний Мышкина по общественно-идеологическим вопросам и особенно для речи, произнесенной им в гостиной Епанчиных» (9, 366).

Автор «Дневника писателя» указывает не только на положительные черты Дон-Кихота, из которых многие свойственны и Мышкину. Он с большой глубиной и проникновенностью пишет о том, чего «недоставало» герою Сервантеса. Эти строки представляют наибольший интерес для исследователей. Они помогают понять, какими качествами Достоевский стремился наделить Мышкина – по контрасту с Дон- Кихотом. Вот что читаем мы в «Дневнике»: «Эту самую грустную из книг не забудет взять с собою человек на последний суд Божий. Он укажет на сообщенную в ней глубочайшую и роковую тайну человека и человечества. Укажет на то, что величайшая красота человека, величайшая чистота его, целомудрие, простодушие, незлобивость, мужество и, наконец, величайший ум – всё это нередко (увы, так часто даже) обращается ни во что, проходит без пользы для человечества и даже обращается в посмеяние человечеством единственно потому, что всем этим благороднейшим и богатейшим дарам <…> недоставало одного только последнего дара – именно: гения, чтоб управить всем богатством этих даров и всем могуществом их, – управить и направить всё это могущество на правдивый, а не фантастический и сумасшедший путь деятельности, во благо человечества!» (26, 25). После того, как на довольно ранней стадии работы идея «серьезного

Дон-Кихота» неразрывно слилась в образе Мышкина с идеей «Князя Христа», автор был особенно озабочен тем, чтобы дать ему поле деятельности – реальной и «правдивой»: благотворного влияния на души действующих лиц романа, помощи всем, кто в ней нуждается, и попыток «воскрешения» Настасьи Филипповны.

Указание в той же главе «Дневника» на то, что герою Сервантеса, как и многочисленным деятелям Дон-Кихотам, «пламенным друзьям человечества», не хватает способности «прозреть в истинный смысл вещей», не хватает «гения», которого «отпускается на племена и народы так мало, так редко» (26, 25), делает особенно понятным, почему писатель придавал очень большое значение прозорливости и проницательности Мышкина. Достоевский строит отношения князя с другими действующими лицами как непрерывную цепь его предчувствий о них, угадываний, прозрений. Он наделяет своего героя не просто мудростью, но и высшим разумом, или «главным умом», как выражается Аглая, дает ему способность переживать моменты «восторженного молитвенного слития с самым высшим синтезом жизни» (8; 356, 188). Об этом я пишу подробнее в третьей главе работы.

С мягкой, грустной иронией говорит нам автор «Дневника» о «прекрасном», «великом» и «полезном» идеале рыцаря, отказавшись от которого Дон- Кихоту остается только умереть (26, 26). Своему же главному герою писатель дает идеал, достойный глубокой, полной веры, идеал вековечный и истинный, ибо идеал Мышкина – Христос!

3. Смысл пушкинской баллады о «рыцаре бедном» в контексте романа

Синтезирование авторских идей, восходящих к Евангелию, а также других литературных ассоциаций, которые постепенно слились в новый сплав в образе Мышкина, отразилось в черновиках в такой последовательности: 12 марта «любовь христианская» утверждается как ядро личности князя; через несколько недель писатель решает наделить своего невинного героя некоторым комизмом – привлекательной чертой Дон-Кихота и Пиквика; тогда же (9-13 апреля) появляются заметки: «Князь Христос», а через четыре дня автор заполняет особый раздел подготовительных материалов записями, относящимися к пушкинской балладе «Жил на свете рыцарь бедный…». Через сопоставление образа, созданного Сервантесом, с героем этого стихотворения и выражена Аглаей идея о «серьезном Дон-Кихоте».

Достоевский в разное время наметил несколько вариантов сцены чтения баллады. В окончательном тексте она подготовлена с большой тщательностью. Уже в начале второй части читатель узнает, что письмо от князя Аглая заложила, не отдавая себе в том отчета, в «Дон-Кихота Ламанчского». И когда через неделю «случилось ей разглядеть, какая была это книга», девушка «ужасно расхохоталась – неизвестно чему». Лишь много позднее – из «лекции» Аглаи о «рыцаре бедном»

– становится ясной причина этого смеха: у нее именно тогда возникла мысль, что Мышкин (как и пушкинский герой) – «тот же Дон-Кихот» (8; 157, 207). Писатель собирался далее ввести и специальный эпизод, который по-иному, чем в окончательной редакции, прояснял бы чрезвычайную роль письма в жизни Аглаи:

«От князя 6 месяцев ни слуху ни духу.

Аглае письмо, через Колю, которое она не показала никому. При визите Князя на даче (и при женихе) Аглая вдруг ему вслух: “То письмо, которое вы мне прислали” (лицо строгое; “ваш образ встал передо мной”). Генеральша рассердилась» (9; 255–256).

Еще об одном варианте той же сцены интересно упомянуть потому, что в нем поводом для чтения стихов было второе письмо Мышкина к Аглае, где он говорил и о пушкинском герое, возможно, даже сравнивая себя с ним: Генеральша, читая его письмо, спрашивает: «Какой такой “Бедный рыцарь”? То-то