Достоевский и его парадоксы

насколько разны причины, побудившие их на преступление. В то время как Раскольникову насквозь понятна римская натура Свидригайлова, Свидригайлову не может быть понятна натура морального ригориста времен единобожия. Не в том тут дело, что оба они убийцы, а в том, что у Раскольникова есть большая идея, а у Свидригалова ее нет.

…О, эта большая идея, которой был до того одержим Достоевский, что проповедовал в конце жизни молодежи, что важней всего иметь большую идею, пусть даже коммунистическую!..

Но, говоря отдельно о Раскольникове: зачем обвинять его в том, что он не любит людей и что он убил старушку- процентщицу? Да, Раскольников не любит людей, он не любит их теперь, но и раньше не любил и никогда не полюбит: люди раздражают его. Когда кто видел, чтобы идейные экстремисты любили людей? Большую идею они любят, и любят запредельно, за нее идут в огонь и воду, но как же им любить людей, которые все, даже родная мать и сестра, вошь, трусливо желающая жить «как все», то есть как можно дольше и в более или менее благоприятных материальных обстоятельствах? Вспомним Иосифа Флавия, как он описывает в «Иудейской войне» иудейских религиозных экстремистов, которые провоцировали, лгали и запугивали свой же народ, массово резали своих же женщин и детей, чтобы заставить свою иудейскую вошь гибнуть во имя большой идеи, но не сдаваться на благоролучный материализм римлянам. Иосиф Флавий, конечно, переметнулся к римлянам, но он пишет так, как сегодня пишут колумнисты в «Нью-Йорк Таймс», между тем Библия в своих последних книгах о Маккавеях вот как описывает тех же самых иудейских борцов за чистоту веры: «Сила слов Иуды пробудила в иудеях храбрость, творя из мальчиков мужчин». Вот две исторические точки зрения на одних и тех же людей. Одна точка зрения покоится на презумпции, что для существования устойчивого общества в человеке необходим компромисс между материем и духом, и другая настаивает на том, что между духом и материей должно быть разреженное пространство, в котором происходит их не на жизнь, а на смерть борьба, и что для жизни общества, нации и проч. главное это дух, большая идея, а жизнь человека это ничто.

Какая из этих точек зрения была точка зрения Достоевского? Разумеется, вторая. Сперва Раскольников говорит Соне только, что люди вошь, но затем расшифровывает подробней: люди носят в сердце убийство во имя материальных благ, и потому только засмеют его, что не сумел воспользоваться деньгами процентщицы: за что он должен поклониться им?

Оба раза, когда Раскольников говорит о людях вообще, он повторяет, что «а главное» они глупы (второй раз даже не говорит «глупы», но употребляет замечательное для моего одесского уха слово «идиоты»). Вот самое существенное негативное качество, которое Раскольников находит в людях, – качество, из которого вытекают их остальные недостатки, и мы не должны упускать из вида его, морального ригориста, точку зрения на мир людей, чтобы понять, что именно он имеет в виду под их глупостью: не глупость добродушной наивности, но глупость людской непоследовательности, глупость эгоизма, притворяющегося альтруизмом, глупость высоких слов, прикрывающих низкие дела, глупость бахвальства, прикрывающего трусость, глупость религиозных кликуш, провозглашающих неприкосновенность человеческой жизни и молча одобряющих кровь, проливаемую во имя их религии, и так далее и так далее (о своей, как будто любимой, сестре: «Гордячка! Сознаться не хочет, что хочется благодетельствовать! О, низкие характеры! Они и любят, точно ненавидят… О, как я… ненавижу их всех!»).

…И ничего с этим не поделаешь, никогда людей не исправишь, они всегда будут так глупы (и никогда не исправишь общество)…

Но не исправишь-то не исправишь, а острота горечи осознания этого факта проводит границу между Раскольниковым и остальными персонажами романа, как симпатичными, так и несимпатичными одинаково. Конечно, убийство произвело радикальное в сознании Раскольникова разделение между ним и остальными персонажами, но, не будь убийства, все равно эта отделенность существововала и раньше. Говоря парадоксально, быть может, Раскольников пошел на крайность убийства, чтобы прояснить до конца факт того, насколько он отличается от остальных людей. Может быть, как герой, может быть, как сумасшедший, но отличается. Когда Раскольников с раздражением, с презрением говорит Соне о людях, что они вошь и что они глупы, это воспринимется одинаково и религиозными и секулярными читателями отрицательно: вот, мол, перед вами индивидуалист, рационалист, одиночка, потерявший связь с людьми и не способный ценить неприкосновенность человеческой жизни. Но такое суждение ложно – оно не учитывает специфику натуры человека единобожеской культуры, живущего, как освежеванный кролик. Тут виноват сам Достоевский, но разве мог Достоевский последовательно и недвусмысленно отстаивать точку зрения, что большая идея важней человеческой жизни? Он знал, что крайности его мироощущения выходят за пределы принятых норм, недаром же прикрывался в «Дневнике писателя» «парадоксалистом», утверждавщим, что война лучше мира, что кровь очищает, а мир загнаивает общество и проч. Впрочем, насчет первичной важности большой идеи он говорил напрямую, потому что одевал ее в одежды то национальной идеи, то религии, – а это вше понятно, это льет бальзам на душу ординарно «глупого» человека.

С другой стороны, насчет религии (единобожеской) он был не нов. Если бы нам предложили, стоя на одной ноге, в шести словах описать суть книги, именуемой Библией, разве мы тут же не сказали бы именно это: большая идея (любовь к богу) важней человеческой земной жизни?

– Какая варварская идея! – брезгливо поморщился бы тот самый Платон, которого христиане любят воображать своим тайным собратом и предшественником – и он, как человек античного мира, конечно же был бы прав, как были правы культурные римляне, с брезгивым недоумением глядящие на иудейских и христианских экстремистов, готовых воевать и умирать как-то уж слишком бессмысленно (иррационально) во имя своего странного невидимого бога.

Но теперь европейский мир, проделавший изрядный путь в сторону культуры рационализма (в сторону Афин и Рима), понимает, кажется, римлян античности, глядя на современных мусульманских зелотов. Мой опыт жизни в самой материально благополучной стране мира США научил меня, что люди