оказалось бы непросто, потому что это означает, что философия снова должна стать наукой о мудрости, а в наше время это совсем не так.
Если я попытаюсь определить «добро» как Х – и этим Х может быть, любовь, свобода, счастье или разум мы столкнемся с той проблемой, что любой Х может соответствовать этому добру в большей или меньшей степени. Один из самых многообещающих кандидатов на роль добра – любовь, но одной любви недостаточно. Добро должно быть также связано со справедливостью, в отличие от любви. Любовь не беспристрастна – она избирательна. Можно сказать, избирательность является одной из добродетелей любви, поскольку без избирательности и любви бы не было. Однако добро мы избирательным не считаем, оно для всех. Разумеется, любовь может быть – и чаще всего является – добром, но она может также противоречить добру. Та всеобъемлющая любовь, которую мы находим у Франциска Ассизского, едва ли может причинить кому-то вред, но такова любовь святого, а не простого смертного. Таким образом, любовь нельзя приравнять к добру, ведь очень много зла происходит именно из-за любви – к самому себе, к ближнему или к абстрактному идеалу. Аналогичные аргументы можно применить и к остальным кандидатам на роль добра: свободу можно использовать самым разрушительным образом, стремление к счастью может иметь ужасные последствия как для самого искателя, так и для его окружения, разум может изобрести геноцид и т. д. Еще один вариант – приравнять добро к Божьей воле. Платон обсуждает эту возможность в диалоге «Евтифрон». Хочет ли Господь чего-то потому, что оно является добром, или нечто является добром потому, что этого хочет Господь? Платон делает вывод в пользу первого варианта. Впрочем, прибегая к Богу для решения этого вопроса, мы все равно ничего не достигнем, потому что всегда можно усомниться, действительно ли хорошо то, чего хочет Бог – невозможно не задуматься об этом, читая Книгу Иова. И если кто-то утверждает, что то, чего хочет Бог, по определению хорошо, он просто-напросто выводит дискуссию о добре за пределы рациональной дискуссии, а следовательно, и сам оказывается за ее пределами. Как бы то ни было, я считаю, что в попытках идентифицировать добро с любым другим качеством мы очень быстро столкнемся с трудностями.
Мне кажется, что, рассуждая об этом сегодня, было бы неплохо обратиться к античной философии этики. Она может сказать современному человеку гораздо больше, чем, этика Канта, хотя Кант жил ближе к нашему времени. Все дело в том, что античная этика в значительной степени была этикой самореализации, а это очень близко человеку эпохи романтизма или постромантизма. Во времена, когда каждый стремится как можно лучше реализовать себя, мало кто задумывается о том, что представляет это «я», которое мы так хотим реализовать. Именно этот вопрос лежит в основе античной этики, и именно так его формулирует Аристотель. Вопрос о том, какое «я» мне нужно реализовать, равнозначен вопросу «Как мне следует жить?» Этот вопрос вызовет у большинства современных философов дискомфорт, поскольку он увлекает нас в область науки о мудрости и уводит от конструирования понятий, которому мы обучались.
Так что же значит обрести этическую мудрость? Здесь, очевидно присутствует эмоциональный компонент. В частности, любовь к ближнему – это качество, которым должен обладать каждый приличный человек. Но этого недостаточно. Чтобы приблизиться к пониманию, что такое добро, важно не бросаться за первым попавшимся сентиментальным порывом. Чувства не только «непосредственны» и «естественны». Чувствами можно овладевать, их можно углублять, они могут созревать и т. д. Аристотель пишет, что этическое учение в значительной степени касается науки чувствовать то, что нужно, так, как нужно, и в нужный момент. Мы должны научиться обращаться со своими чувствами так, чтобы благодаря им понимать ситуации правильно, а также должны стараться поступать в соответствии с этим пониманием. Некоторые чувства считаются особенно благоприятными с точки зрения этики. К примеру, забота или сострадание. Создается впечатление, что с точки зрения этики чувства можно разделить на две группы: хорошие и плохие. Но все не так просто. Разумеется, некоторые чувства – например, зависть, – чаще всего не приносят нам ничего хорошего. И наоборот, любовь к ближнему почти всегда хороша. С другой стороны, возможна ситуация, когда зависть идет нам на пользу (к примеру, заставляет нас улучшать себя), а любовь к ближнему – во вред (к примеру, когда на основании ее мы предотвращаем покушение на жизнь жестокого диктатора). Наши чувства могут оказаться по ту или иную сторону границы между добром и злом в зависимости от обстоятельств. Возьмем, к примеру, гнев. Многие склонны сразу поместить гнев с «плохой» стороны границы, но гнев может быть хорошим и правильным чувством – к примеру, если мы видим, как с другим человеком обращаются несправедливо. Поэтому «правильность» того или иного чувства зависит от контекста. Аристотель высказывает очень важную мысль, говоря, что этическое развитие состоит в основном в том, чтобы испытывать правильное чувство в правильный момент. Это развитие совпадает с процессом взросления и созревания.
С процессом созревания чувств тесно связано развитие способности к этическим суждениям. Чувства не всегда могут подсказать нам, что правильно, а что нет. При этом овладеть этической теорией нельзя посредством решения примеров и произведения подсчетов, как в математике. Этические проблемы, с которыми мы сталкиваемся, не так просты, как хотелось бы философам. Не существует «этических формул», которые безошибочно подскажут нам, что именно нужно делать, когда действительность не соответствует нашим стройным, но абстрактным теориям. Не существует никакой высшей инстанции, кроме способности к этическим суждениям. Но для того чтобы она работала как надо, требуется также этическое воображение. Нужно уметь представить себе ситуацию с других точек зрения, нежели собственная. А для этого, в свою очередь, нужно хорошо знать себя. Мы должны знать, на что мы способны, а на что нет. Мы должны иметь знания о мире, чтобы понимать, какие препятствия нам могут встретиться на пути реализации добра. Обретение этической мудрости подразумевает утрату этической невинности. Именно поэтому мне не нравятся такие понятия, как альтруизм и доброта, – в них слишком много невинности. Обретение этической мудрости требует понимания, что мир несправедлив, и мы мало что можем поделать с этим фактом, но обязаны хотя бы попытаться.
Ханна Арендт описывает мышление как деструктивную деятельность. Эта деструктивность, однако, имеет благородную цель освободить нас от
