Мы вышли из крутящейся двери отеля «Метрополь» (Тхонгнят), отправились проводить Нгуен Туана.
– Если захочу, вы меня не догоните. Вы – на своих двоих, а я – на велосипеде, – балагурил Старик. – У меня этот велосипед особенно умный. Его дважды угоняли «невежды», а «ученые» – дважды находили. Ведь это писательский «вечный двигатель». А если на нем еще установить колокол?! Такого, скажут, не было еще нигде. Значит, ясно: это творение творческого трио – Туана, Марика и Мишеля. Ездило бы оно только побольше, но сколько даст Бог, – сказал Старик и внимательно посмотрел на Марианна. – Я тебе рассказал про черного кота с белым пятнышком на носу, а ты для себя не сделал никаких выводов, – поучительно сказал Туан, обращаясь к Марику.
– В чем же я виноват? – недоумевал Марик.
– У тебя большая и не совсем прикрытая шевелюрой ценная для всех голова. И она – приманка для Солнца, которое тоже не прочь тебя приласкать. А его жаркие объятия опасны. Советую тебе прикрыть твое пятнышко хотя бы газетой, – Туан вытащил из портфеля новый номер газеты «Нян зан». – Можешь сделать шляпу и быть спокойным во всех отношениях. И главное быть уверенным, что о твоем друге – Нгуен Туане – там нет ни слова. Я-то это знаю…
Но мы знали другое: Нгуен Туан – этот золотой колокол Земли Вьетнамской, один из великих наших современников, гениальный писатель, свое слово, о котором сказал Мариан Ткачёв, а Аркадий Стругацкий добавил: «Туану и Ткачёву очень повезло работать вместе. Когда один талант – это хорошо, а когда два таланта сходятся вместе, плод их труда, по законам даже высшей математики, подсчетам не поддается.»
О них теперь еще звонят колокола…
Это было в начале ноября 1967 года. США наращивали бомбардировки Северного Вьетнама, увеличили до 660 тысяч солдат численность своего контингента в Южном Вьетнаме. В Париже, на авеню Клебер, готовились к дипломатическому марафону, обещавшему быть долгим, упорным, решающим.
На этом фоне в Ханое торжественно отмечали 50-ю годовщину Октябрьской революции в СССР, которую в ДРВ рассматривали как животворный источник и должны были помнить, «чью воду пьют» многие миллионы людей. А в рамках мероприятий по празднованию этой знаменательной даты в ДРВ прибыла делегация Союза писателей СССР. В Ханое ожидали К. М. Симонова, Л. С. Соболева, Е. А. Долматовского, а приехали молодые – Аркадий Арканов и Мариан Ткачёв, оба 1933 года рождения, весельчаки, не успевшие обзавестись не только большими лысинами, уважительными «животиками», но даже очками. Впрочем, очки у них были – черные, от солнца, и то одни на двоих.
Арканов вытащил очки из футляра, протянул их Мариану и заботливо сказал: «Ты старше меня на несколько дней, значит, и глаза твои на столько же больше устали, вот и носи пока их первым. Я тебя подменю, когда будет жарко и очень яркое солнце. Тебе же нравится солнце?»
– Впрочем, сегодня всем и всеми командую я! – продолжал Аркадий Михайлович. – Так как нас двое и никто не назначен официальным главой делегации, разделим власть пополам. Один день – руководитель я, другой – Мариан Николаевич. Первый день Ткачёв, как старичок, отдыхает, я же возлагаю на себя всю тяжесть и ответственность за возложенные на нас обязанности и велю налить Ткачёву водки, и пива тоже. И сделает это наш друг Мишель, которому и впредь поручается и наливать, и выпивать. Мариан, переведи это на понятный во Вьетнаме язык и делай это, пока я – глава делегации. Когда же я сложу с себя полномочия, Мариан будет переводить по привычке и по инерции, чтобы не снижать уровень своей, ни с кем не сравнимой квалификации.
При этой представительской, так сказать, инаугурационной речи Аркадия Арканова, которую артистично и с выражением перевел Мариан, в холле отеля «Тхонгнят» присутствовали наши друзья вьетнамские писатели и поэты: Нгуен Туана, То Хоай, Суан Зиеу, Нгуен Ван Бонг. Здесь же художник Чан Ван Канн, муза его творчества Чан Тхи Хонг (или по-русски просто Роза). Все разместились в глубоких коричневого цвета кожаных креслах. Все ловили каждое слово Арканова и встречали перевод Мариана взрывом восторга. А Мариан импровизировал, развивал яркие фразы «Аркана».
– Моя мать Анна Марковна, отпуская меня в этот раз во Вьетнам, – говорил Мариан, – наказывала слушать Аркадия, но поступать по-своему, никогда не перечить мудрому Нгуен Туану, если восхищаться природой, то вместе с Суан Зиеу, если гулять по Ханою, то с Бонгом и Чан Ван Канном, которые живут в одном доме, на маленьком озере, если писать сказки, излагать легенды, то с автором незабываемого «Кузнечика Мена» То Хоаем. С Михаилом и Георгием дозволено ездить на автомобилях, только не в комендантский час и не во время воздушных тревог и налетов американских самолетов.
– Но как ты тогда выполнишь обещание, данное в Союзе писателей Москвы, привезти коллекцию бомб и обломков «май бай Ми» – американских самолетов, сбитых над Ханоем? – Арканов закурил трубку и хитро улыбнулся своими все знающими глазами не столько писателя (и почему-то юмориста), сколько врача, психолога, хирурга.
– Соображу, как выполнить обещание, – отпарировал Мариан. У Мишеля на крыше «Метрополя» есть железный колпак, под которым он пишет свои боевые репортажи, там есть еще пара «свободных» от бомб и ракет мест. Мы обоснуемся там с комфортом, дозволенным войной, будем вести наблюдение за «воздухом» и собирать обломки самолетов, которые посыплются как из «рога изобилия», и мы начнем давать свои исчисления потерям авиации США в одной отдельно взятой над Ханоем точке – над «Метрополем». Мишель утверждал, что таких «фантомов» и «громовержцев», уничтоженных ракетами именно здесь, было уже пять. Почему бы не дождаться шестого, седьмого, десятого и так далее.
– Ты, Мариан, лучше расскажи друзьям, что обещал матери и как с первого дня во Вьетнаме держишь данное ей слово? – подзадоривал Аркадий.
– А я ничего и не скрываю. Я обещал маме писать ей каждый день письма, хотя бы несколько строк, и если, придется очень трудно, надевать белый
