— Рампе, Рампе, — Харвер рычал в трубку. — Ответь, мужик! — Его внимание переключилось на Ропера.
— Быстро другой канал, солдат, будь так добр.
Ропер уже работал над этим. Каналы связи, соединяющие пехотные отделения с артиллерийским командованием и друг с другом, переключались в мешанине помех, криков и странно приглушенной стрельбы.
Наконец, они получили ответ.
Голос затих, но связь не нарушилась. Было слышно усилившуюся отдаленную стрельбу и что-то еще.
— Я слышал… — начал Харвер.
— Колокола, сэр, — предположил Ропер в редком приступе разговорчивости. — Это звонили колокола.
Помехи оборвали связь, и в этот раз Харвер повернулся к солдату Бостоку, который почти сдался, пытаясь высвободить лазпушку.
Колокола не прекращали звонить. Они звучали и в этой части поля битвы тоже.
— Может быть, ветер принес звуки, сэр? — предположил Генк, заляпанный грязью от своих потуг.
Слишком громко, слишком близко, чтобы быть просто ветром, подумал Босток и вытащил лазган, повернувшись лицом к темноте.
Там были силуэты, дергающиеся как в покадровой съемке с каждым вспышкой пустотного щита — это были его товарищи, находящиеся в пятистах метрах.
Босток прищурился.
Там было что-то еще. Не орудия и не Фаланга, и даже не повстанцы.
Что-то белое и трепещущее в порывах невидимого ветра. Дождь лил плотной стеной, не было ни дуновения, и воздух над полем боя застыл неподвижно.
— Серж, среди нас есть кто-нибудь из Экклезиархии?
— Нет, солдат, только собственность Императора: ботинки, штыки и кровь.
Босток указал на белое мелькание.
— Тогда кто это, фраг подери?
Но мелькание уже исчезло. Хотя колокола звонили. Громче и громче.
В пятидесяти метрах от них кричали люди. И бежали.
Босток видел их лица через прицел винтовки, видел написанный на них ужас. Потом они исчезли. Он осмотрел местность, используя оптический прицел как магнокуляр, но не нашел их. Сначала Босток подумал, что они упали в ров, как замеченные им ранее тяжелый болтер и пехотинцы, но он не видел ни рвов, ни траншей, ни огневых позиций, куда они могли провалиться. Но их, несомненно, утащили те, кто двигались среди них.
Все больше криков, слившихся с колоколами в тревожный шум.
Это испугало сержанта Харвера — солдаты Фаланги исчезали во всех направлениях.
— Босток, Генк, разверните пушку, — приказал он, выпустив свой служебный пистолет.
Лазпушка крепко и надежно застряла, но используя вертлюжный станок, можно было развернуть ее в боевую позицию. Генк бросился вокруг станка, не уверенный в том, что происходит, но прибегнув к приказам, чтобы взять себя в руки и не поддаться растущему страху. Он дернул фиксирующий палец сильнее чем было нужно, и развернул орудие в сторону белых проблесков и воплей, как того требовал сержант.
— Прикрывающий огонь, мистер Ропер, — добавил Харвер, и вокс-оператор швырнул квадратную рацию себе на спину и вытащил лазган, заняв стрелковую позицию лежа сразу за лазпушкой.
Босток занял свою позицию за щитом, вставив новую энергобатарею в казенник орудия.
— Готово!
— На твой выбор, солдат, — сказал Харвер.
Генку не нужно было письменное приглашение. Он прильнул к прицелу, выискивая мелькание, и оттянул спусковой механизм.
Красные раскаленные лучи пронзили ночь. Генк открыл подавляющий огонь по переднему сектору, что отдавало страхом и отчаянием. К моменту прекращения стрельбы он весь взмок и не от жара выстрела.
Колокола по-прежнему звонили, хотя было невозможно установить их происхождение. Закрытый щитом город, выглядевший черным пятно на почти темном полотне, был слишком далеко, а резонирующий гул звучал близко и вокруг них.
Бриз принес запах пороха; запах и крики.
Босток попытался рассмотреть что-нибудь сквозь проливной дождь, который маскировал лучше любой камуфляжной окраски.
Мелькания все еще не исчезли, мимолетные и расплывчатые … и они приближались.
— Еще раз, будь любезен, — приказал Харвер, его голоса поразила странная дрожь.
Бостоку понадобилось несколько секунд, чтобы распознать в ней страх.
