– Ты же говорила: знать – твоя специальность.
– А ты тоже хочешь все знать?
Улыбка богини стала чарующей. Она не сделала ни шага – и все же почему-то оказалась рядом. Прохладные пальцы прошлись по его лицу, защекотали грудь под рубашкой. И даже резкий запах крови не портил ее, но экзорцист чувствовал куда более сильную, застарелую вонь. Под всеми ее духами и туманами она была и оставалась древним чудовищем, для которого Психопомп и все его братья и сестры – лишь бабочки-однодневки. Трехтелая была всегда и пребудет всегда.
Богиня опустила руку и беззастенчиво ощупала ширинку смертного.
– Не возбуждаю, значит, – вздохнула она. – Совсем ты через свою Маринку ослаб чреслами…
– Ты себя хоть когда-нибудь нюхала?
– А ты себя, пес? От тебя разит падалью не меньше, чем от Танатоса.
– Особенности профессии.
– Ты и правда так считаешь? – расхохоталась она.
Неожиданно звонким, девичьим смехом. Проснувшиеся в сосняке белки заметались от ужаса.
– Собачка, фас! Ты знаешь, кого искать.
– Нет.
– Да. Он говорил сегодня с тобой. Он может тебя просветить… но помни: найдя, познаешь отчаяние и горе!
– Да вы что, сговорились все?!
Ответа не последовало. Встрепенувшись, экзорцист снова взглянул в небо. Там луна безмятежно продолжала свой путь, кутаясь в серую мантию облаков.
– Спасибо, Трехтелая, – выдохнул он. – В следующий раз принесу тебе горластого черного петуха.
«Сам ты петух», – беззлобно откликнулись небеса, и холодный ветерок, забравшийся под плащ, лизнул позвоночник.
В шесть утра тебя будит телефонный звонок. За окном висит предрассветная хмарь, дождь сменился туманом. Телефон на прикроватной тумбочке – древний монстр из черного пластика – неистово наяривает. Сухой голос Розенкранца в трубке странно обеспокоен.
– Что-то Попутчик зачастил, – говорит Розенкранц. – Нарушил ежемесячный график.
И это на него, привыкшего общаться чугунными канцелярскими оборотами, тоже не похоже.
Ты трешь лоб, вспоминая вчерашний вечер. Да, был дождь, опять дождь. После встречи с Трехтелой ты решил сразу же добраться до давешней коммуналки, чтобы взять свежий след, но оказалось, что старика все-таки увезли в больницу с сердечным приступом. Доставили его прямо в клинику Первого медицинского, что была неподалеку, на улице имени очередного писаки. Можно было, размахивая удостоверением, прорваться туда – но разыскивать след в соме умершего тяжелее, чем в живом, а старый алкаш едва дышал. Ты решил подождать, пока он очухается. Дворами пошел к мосту, бросив у Меда служебную «Арму», дойдя, обнаружил, что мост разведен… и что потом? Ты растерянно оглядываешься. Розенкранц скрипит в трубке. На стене тикают ходики – ты их всегда ненавидел за громкое тиканье, но Марина хотела знать точное время, значит, ходикам в спальне быть. Точное время шесть пятнадцать. Ребенку пора завтракать… ты вздрагиваешь, осознавая, что подумал. Ребенок. Твой ребенок. Твоя девочка, девушка, женщина, жена. Пустая сома с зачатком души.
– Подожди, – рявкаешь ты в трубку и бросаешься в соседнюю комнату.
Счастье, она все еще там. Проснувшись, гулит в своей кроватке. Задремавшая было сиделка резко вскидывает голову и хлопает глазами, глядя на тебя.
– Вы так и не раздевались? Мариночка ночью проснулась, плакала, а вас все нет и нет. Я уж сама ее утешила, как могла. Спела ей вашу песенку про зайчика, который ходит по воду. Она и задремала, и я чутка.
Марина – исхудавшее лицо на подушке в облаке темных волос – счастливо улыбается. Лепечет, тянет ручки и, кажется, направленно тянет к тебе. Не обращая внимания на сиделку, ты усаживаешься на стул рядом с кроватью, берешься за погремушку – и только тут замечаешь, что действительно спал не раздеваясь, и ноги в грязных ботинках топчут ковер. Грязь на подошвах еще не успела обсохнуть. Из спальни, из брошенной трубки, раздаются длинные гудки. Нахмурившись, ты откладываешь игрушку и достаешь из кармана плаща, тоже неприятно влажного, мобильник. Бог дорог и перекрестков уж как- нибудь потерпит. И пускай еще пару часов потерпит древняя, вселившаяся в старого пьянчужку тень.
Он одновременно боялся и надеялся, что Розенкранц пригласит его прямо на место преступления. Наделся – может, будет не как с Мариной, и в пустых глазах нынешней жертвы удастся ухватить след, хвост, нить, приводящую прямиком к Попутчику. Боялся, что будет как с Мариной – нырнув в пустые глаза, он с разлету грянется о дно, словно прыгал в бассейн с семиметровой вышки, а угодил в неглубокую лужу. Ощущение не из приятных. Но нет, миновало. Как и раньше, к обнуленной не допустили. Розенкранц позвал его прямо в отдел психоцида, располагавшийся в центре, у канала имени
