— Это был не он.
— Конечно нет. — Хоппо нахмурился, разглядывая меня. — Он же мертв.
— Да знаю я, просто…
Я взглянул на их обеспокоенные, озадаченные лица и медленно кивнул:
— Знаю. Я ошибся. Полный бред…
— Да ладно, — сказал Хоппо, хотя все еще выглядел встревоженным. — Пойдем выпьем.
Я посмотрел на Энджи. Она вяло улыбнулась и протянула мне руку. Похоже, меня простили. Так быстро. Как, впрочем, и всегда.
И все же я с благодарностью взялся за нее. А потом она спросила меня:
— Что еще за Меловой Человек?
Мы расстались вскоре после того случая. Думаю, все дело в том, что мы с ней были очень разные. Да и не слишком хорошо знали друг друга. Или потому, что на мне уже тогда висел груз прошлого и я нуждался в особенном человеке, готовом разделить это бремя со мной. Может, именно поэтому я так долго оставался один. Я до сих пор не нашел такого человека. Пока еще нет. А может, никогда и не найду.
После ярмарки я поцеловал на прощание Энджи и неторопливо побрел домой. На улице висела послеполуденная жара и было удивительно пусто. Люди искали убежища в тени пивных двориков и прохладной свежей зелени. Даже дороги оставались пустыми. Никто не хотел жариться в раскаленных консервных банках на колесах.
Я завернул за угол. Мне все еще было не по себе после случившегося на ярмарке. А еще я чувствовал себя глупо. Самую малость. Я так легко испугался, так легко поверил в то, что это он! Вот идиот. Ну конечно, это был не он. Это же невозможно. Просто очередная попытка отрицать очевидное.
Я вздохнул, пересек двор и толкнул входную дверь. Папа сидел в своем любимом кресле в гостиной и бессмысленно пялился в телевизор. Мама готовила ужин. У нее были красные глаза, как будто она плакала. Но мама ведь не плачет. Не так-то это просто — довести ее до слез. Думаю, я унаследовал это от нее.
— Что случилось? — спросил я.
Она промокнула глаза, но говорить, что все нормально, не стала. Врет она так же часто, как и плачет. Или тогда мне так казалось.
— Отец, — коротко ответила она.
Ну да, что же еще. Иногда — и мне до сих пор стыдно за это — я просто ненавидел отца за его болезнь. За то, что он говорил и делал из-за своей болезни. За этот пустой потерянный взгляд. За то, как сильно его болезнь ударила по нам с мамой. Когда ты подросток, тебе больше всего на свете хочется быть просто нормальным. А наша жизнь с отцом была очень, очень далека от того, что можно считать нормальным.
— Что на этот раз? — спросил я, с трудом скрывая отвращение.
— Он забыл… забыл, кто я, — сказала мама, и я увидел, как ее глаза наливаются слезами. — Я принесла ему обед, и он посмотрел на меня так, будто не узнал.
— Ох, мам…
Я привлек ее к себе и обнял так крепко, как только мог, — словно таким образом хотел выжать из нее всю боль. Хотя какая-то часть меня часто задумывалась о том, что забвение милосердно.
А вот память…
Память — это жестокий убийца.
2016 год
— Никогда не предполагай, — сказал мне однажды папа. — Слово «предполагать» включает в себя слово «лагать».
Я посмотрел на него, и он продолжил:
— Видишь этот стул? Ты думаешь, что утром он будет стоять здесь же, на этом самом месте?
— Да.
— Значит, ты предполагаешь?
— Да, наверное, да.
Тогда папа взял стул и поставил его на стол.
— Единственная возможность быть уверенным в том, что стул останется там же, где и стоял, — это приклеить его к полу.
— Но это ведь не совсем честно.
