Меня захлестнул стыд. Я идиот. Первоклассный, дипломированный идиот.
— Прости.
— Да забей. — Она бросила мне кислую усмешку. — Утром ты все равно ничего не вспомнишь.
— Хлоя…
— Проспись, Эд.
«Проспись». Я переворачиваюсь на бок, а затем снова на спину. Хороший был бы совет. Если бы я мог спать.
Пытаюсь улечься на подушку, но это плохая идея. Желудок скрутило жгутом. Надо поискать антациды. Кажется, были где-то. Кажется, на кухне.
Я нехотя спускаю ноги с кровати и ползу вниз. Включаю на кухне свет, и он обжигает мои воспаленные глаза. Щурюсь и роюсь в ящиках. Скотч, «Блю-так»[17], ручки, ножницы, какие-то ключи, болтики и колода старых игральных карт. В конце концов я нахожу антациды — они лежат на самом дне ящика, рядом с пилочкой для ногтей и старым штопором.
В упаковке осталась всего одна таблетка. Пожалуй, хватит. Я закидываю ее в рот. Странно, она должна быть фруктовой на вкус, но вместо этого кажется, будто я жую кусочек мела.
Возвращаюсь обратно в коридор и в этот момент замечаю сразу две вещи: в гостиной горит свет. А еще откуда-то исходит странный запах. Сладкий и в то же время противный и тошнотворный. Как будто что-то гниет.
Знакомый запах.
Я делаю шаг вперед и внезапно наступаю на что-то шершавое, похожее на песок. Смотрю вниз. Пол весь в земле. Похоже на след. Как будто что-то протащилось по полу и оставило после себя земляной след. Что-то, вылезшее из холодных темных глубин, кишащих червями…
Я сглатываю. Нет. Нет, это невозможно. Просто мое сознание решило сыграть со мной шутку. Откопало старый кошмар, приснившийся двенадцатилетнему мальчишке с буйной фантазией.
Осознанный сон. Вот как это называется. Сон, который кажется ужасающе реальным. В таком сне можно заниматься вполне обычными вещами, и они будут только подпитывать эту иллюзию. Например, разговаривать, готовить, набирать ванну… или делать кое-что другое.
Все это не настоящее. Если не считать совершенно реальных комочков грязи между пальцами и привкуса мела во рту. Мне просто нужно проснуться. Проснись. Проснись! К сожалению, теперь проснуться настолько же непросто, насколько недавно тяжело было заснуть.
Я делаю еще один шаг и касаюсь ладонью двери, ведущей в гостиную. Ну конечно. Ведь это сон. А такие сны, как этот, — плохие — нужно проходить до конца. И этот путь, извилистый и узкий, ведет сквозь темную чащу прямиком в пряничный домик, стоящий на самом дне нашего рассудка.
Я толкаю дверь. Здесь тоже холодно. И это не обыденный, нормальный холод. Не привычный холодок ночного дома. Этот холод пробирает до костей и смерзается в ледышку у вас в кишках. Это холод, порожденный ужасом. И запах здесь просто сбивает с ног. Я не могу дышать. Мне хочется попятиться и выйти из комнаты. Хочется сбежать. Кричать. Но вместо этого я просто включаю свет.
Он сидит в моем кресле. Светлые волосы липнут к его лысине, точно паутина, едва прикрывая проломленный череп и мозг. Гниющая кожа кусками отваливается от лица.
На нем, как и всегда, — мешковатая черная рубашка, узкие джинсы и тяжелые черные ботинки. Его одежда — потрепанная и рваная. Ботинки стоптанные и заляпанные. Широкополая шляпа мирно покоится на подлокотнике кресла.
Я должен был догадаться. Время детских страшилок миновало. Теперь я взрослый. Теперь уже не Бугимэн. Настало время встретиться с Меловым Человеком.
Мистер Хэллоран оборачивается и смотрит на меня пустыми глазницами. Я вижу, как в них вспыхивает осознание того, кто я такой. Он узнал меня. Но есть еще одна причина, по которой я не хочу смотреть в эти пустые глаза слишком долго. Боюсь, что тогда навсегда потеряю рассудок.
— Здравствуй, Эд. Давно не виделись.
Когда я спускаюсь на кухню, Хлоя уже сидит там, пьет кофе и жует тосты. На часах восемь, но я совершенно не чувствую себя отдохнувшим.
Она сменила волну на радио, и вместо привычной музыки «Radio 4» из колонок рвутся такие звуки, как будто вокалист орет в агонии, пытаясь разбить себе голову гитарой.
Надо ли говорить, что от этого не становится легче моей собственной, и без того раскалывающейся от боли голове?
Хлоя оглядывается на меня:
— Выглядишь как дерьмо.
— И чувствую себя так же.
— Хорошо. Так тебе и надо.
— Спасибо за сочувствие.
— Мазохистам не сочувствуют.
— И снова спасибо… А есть возможность заткнуть этого злого белого типа, у которого в детстве явно были проблемы с папочкой?
— Это называется рок-музыка, дедуля.
