— Эдди, — сказал папа, — то, что случилось с Шоном Купером, очень печально. Трагическое происшествие. Но не больше. Несчастный случай. Иногда подобное происходит, и для этого нет никаких причин. Просто такова жизнь. И смерть.
— Да, наверное.
— Как думаешь, сможешь уснуть?
— Ага.
Уснуть я не мог, но не хотел, чтобы папа думал, будто я сосунок какой-нибудь.
— Ладно, Эдди. Тогда я выключаю свет.
Папа наклонился и поцеловал меня в лоб. Едва коснулся губами. Но сегодня меня порадовало это колючее усато-бородатое прикосновение. А затем он выключил свет и моя комната заполнилась тенями. Я избавился от своего ночника давным-давно, но в ту ночь пожалел об этом.
Я улегся на подушку и постарался устроиться поудобнее. Где-то в отдалении заухала сова. Завыла собака. Я старался думать о чем-то хорошем, а не о всякой жути вроде утопленников: о том, как я катаюсь на велосипеде, ем мороженое, играю в «Пакмэна». Моя голова глубже утонула в подушке. Мысли впитывались в ее мягкие складки. Спустя какое-то время я уже ни о чем не думал. Сон подкрался ко мне и утащил во мрак.
А затем что-то разбудило меня — резко и неожиданно. Я услышал звук — тап-тап-тап, — как будто по крыше забарабанил дождь или град. Я вздрогнул и перевернулся. Звук повторился. Камешки. Кто-то бросал в мое окно камешки. Я выпрыгнул из постели, босиком пробежал по полу и дернул в стороны занавески.
Похоже, я долго спал, потому что снаружи было уже совсем темно. Луна напоминала серебристое лезвие, вспоровшее угольную бумагу неба.
Но ее света вполне хватило, чтобы я разглядел Шона Купера внизу.
Он стоял в траве, на границе нашего внутреннего дворика. На нем были джинсы и его обычная голубая бейсбольная куртка, сейчас грязная и порванная. Он не казался зеленым и распухшим. Рыбы не съели его глаза. Но он был очень бледным. И очень-очень мертвым.
Это сон. Это должен быть сон. «Проснись, — подумал я. — Проснись, проснись, ПРОСНИСЬ!»
— Привет, говноед.
Он улыбнулся мне, и мой желудок сделал сальто. И тогда я понял с ужасающей тошнотворной уверенностью, что это не сон. А кошмар.
— Уходи, — шепотом выдохнул я и сжал кулаки, впившись ногтями в ладони.
— У меня для тебя послание.
— Мне плевать, — отозвался я. — Проваливай.
Я очень хотел, чтобы это прозвучало дерзко, но страх так крепко ухватил меня за горло, что получился какой-то сдавленный тонкий писк.
— Слушай сюда, говноед. Если не спустишься, я поднимусь и сам тебя опущу.
Сама мысль о том, что в моем саду стоит мертвый Шон Купер, была жуткой. Однако мысль о том, что мертвый Шон Купер явится в мою спальню, была еще хуже. Но ведь это просто кошмарный сон, так? И мне нужно лишь следовать сценарию — пока не проснусь.
— О’кей. Просто… дай мне минуту.
Я вытащил из-под кровати свои кроссовки и натянул их трясущимися руками. А затем подкрался к двери, схватился за ручку, опустил ее и открыл. Свет я включать не осмелился, поэтому крался по лестнице вниз, как краб, держась одной рукой за стену.
В конце концов я добрался до первого этажа, пересек прихожую и вошел на кухню. Задняя дверь была открыта. Я вышел на улицу. Холодный ночной воздух ущипнул меня сквозь тонкий хлопок пижамы. Слабый ветерок взлохматил волосы. Носа коснулся влажный сладковатый запах гниения.
— Хватит принюхиваться, как гребаная псина, говноед.
Я подпрыгнул и обернулся. Шон Купер стоял прямо передо мной. С такого расстояния он выглядел намного хуже, чем из окна моей спальни. У его кожи был странноватый голубой оттенок. Я видел узор вен под ней. Его глаза казались желтыми и как будто сдувшимися.
Раньше мне было интересно, где эта точка, в которой ты пугаешься окончательно и бесповоротно, так сильно, что дальше уже некуда. «Если она и есть, — подумал я в тот момент, — то я ее достиг».
— Что ты здесь делаешь?
— Я уже сказал. У меня для тебя послание.
— Что за послание?
— Берегись Мелового Человека.
— Я не понимаю.
— Думаешь, я понимаю? — Он шагнул ближе. — Думаешь, я хотел оказаться здесь? Или сдохнуть? Думаешь, я хотел, чтобы от меня так воняло?
Он ткнул в мою сторону рукой. Она как-то странно болталась в рукаве. А затем я понял, что не в рукаве дело. Просто его рука оторвалась от плеча, и белая кость мягко поблескивала в мутном лунном свете.
— Я здесь из-за тебя.
— Из-за меня?
