Думаю, смысл в том, что мои родители никогда не были религиозными и никогда этого не скрывали. Наверное, поэтому многие люди в нашем городке относились к ним настороженно, и поэтому многие встали на сторону отца Мартина под клиникой. Даже те, кто искренне поддерживал маму, не хотели об этом заявлять — похоже, думали, что идут наперекор Богу или что-то в этом роде.
Той осенью мама похудела и постарела. Я никогда не задумывался о том, что мои родители старше, чем у всех остальных. Когда тебе двенадцать, все, кто старше двадцати, кажутся тебе ископаемыми. Мама родила меня в тридцать шесть, так что ей тогда было уже почти пятьдесят.
В какой-то степени в этом была виновна ее тяжелая работа. Она с каждой ночью возвращалась домой все позже, и папе приходилось готовить по вечерам — за этим процессом было забавно наблюдать, но результат не всегда оказывался съедобным. Протестующие тоже приложили руку — они все еще каждый день топтались у входа в больницу. Теперь их было человек двадцать. Я видел их постеры даже в витринах некоторых магазинов:
«Выбери жизнь. Останови убийства»
«Скажем НЕТ узаконенным убийствам»
«Вступай в ряды Ангелов Эндерберри»
Вот как себя называли протестующие — «Ангелы Эндерберри». Думаю, это была инициатива отца Мартина. Не очень-то они были похожи на ангелов. Ангелы в моем представлении были тихими и миролюбивыми. Протестующие были красномордыми и бешеными, вечно орали и плевались. Оглядываясь назад, я понимаю, что они, как и большинство рациональных людей, считали, что борются за правое дело, выступают во имя какой-то высшей цели. Настолько высокой, что ею можно оправдывать все низости, на которые они пускались.
К тому моменту уже наступил октябрь. Лето собрало все пляжные полотенца, ведра и лопатки и спрятало до следующего года. Перезвон фургончиков с мороженым сменился свистом и шипением незаконно добытых петард, а аромат цветения и жареного мяса барбекю — запахом осенних костров.
Железный Майки стал проводить с нами намного меньше времени. Он заметно изменился с тех пор, как погиб его брат. Или же мы просто не знали, как теперь себя с ним вести. Он стал холоднее и жестче. Всегда в нем была эта саркастическая гнильца, но теперь он стал еще более язвительным. И выглядел он теперь иначе. Он вырос. Хотя потом его нельзя было назвать высоким. Его черты обострились, брекеты исчезли. В каком-то смысле он уже не был нашим старым другом Железным Майки. Внезапно он превратился в Майки Купера, брата Шона Купера.
И если нам было просто неуютно в его обществе, то с Хоппо они постоянно ругались. Между ними назревало некое противостояние, которое грозилось однажды взорваться, как бомба. Так и вышло. В тот день, когда мы все собрались, чтобы развеять прах Мерфи.
В конце концов Хоппо не стал его хоронить. Его мама отвезла тело Мерфи в ветеринарную клинику, чтобы кремировать. Хоппо долгое время хранил этот прах у себя, но в итоге решил развеять над тем местом, где часто бывал Мерфи и где он испустил дух. В парке.
Мы договорились встретиться на игровой площадке в одиннадцать в субботу. Мы сидели на карусели, в куртках и шарфах. Хоппо прижимал к себе коробочку с прахом. Утро было холодным. Мороз кусал за пальцы и жег щеки. Из-за этого холода и того, что нам предстояло не самое приятное дело, мы все были подавлены. Майки опоздал на целых пятнадцать минут. Как только он появился, Хоппо тут же вскинулся:
— Где ты был?
Майки пожал плечами:
— Надо было кое-что сделать. Теперь дома только я, ма меня нагрузила, — ответил он в своей обычной агрессивной манере.
Может, это и жестоко прозвучит, но теперь все, что он говорил, было как-то связано с тем фактом, что его брата больше нет. Да, мы все знали, что это ужасно, трагично и так далее, и тому подобное, но, думаю, нам просто хотелось, чтобы он перестал носиться с этим каждую минуту, каждый день.
Я увидел, что Хоппо слегка расслабился и смягчился.
— Ну… теперь ты здесь, — сказал он тем тоном, который должен был снять напряжение. Хоппо это умел. Но в то утро с Майки у него не вышло.
— Не знаю, чего вы так заморочились. Это же просто собака.
Я прямо услышал, как в этот момент лопнул воздух между нами.
— Мерфи был не «просто собакой»!
— Да? А что он умел? Разговаривать? Фокусы карточные показывать?
Он пытался раздразнить Хоппо. Мы все это понимали, Хоппо это понимал, но даже если ты знаешь, что кто-то пытается тебя разозлить, не всегда получается оставаться спокойным. Впрочем, надо отдать Хоппо должное.
— Он был моим псом и много для меня значил.
— Да. А мой брат много значил для меня.
Толстяк Гав слез с карусели:
— Мы помним об этом, но тут другое.
— Да уж, вам не насрать, что сдохла тупая псина, но совершенно насрать, что умер мой брат!
Мы все уставились на него. Никто не знал, что сказать. Ведь в какой-то степени он был прав.
— Видите? Вы даже не говорите о нем, но вот мы все здесь, потому что отдала концы какая-то тупая вонючая дворняга!
— Возьми эти слова назад! — крикнул Хоппо.
