Палачи-заговорщики, вы были столь варварски жестоки, что подняли руку на священную особу (
Мотив святости особы президента повторен на следующей странице, где возносится несколько неожиданная хвала герцогу Майенскому (в ту пору номинальному главе Католической лиги), который повесил организаторов расправы с Бриссоном, «воздав столь показательное правосудие убийцам и святотатцам»[358].
Наличие пантеона образцовых адвокатов позволяет ожидать симметричное расположение сонма антигероев. Но, странным образом, симметрии не получается. Зло, как правило, исходит извне, от мятежников, вождей аристократических группировок. Безоговорочно осуждаются лишь те из судейских, кто вступил с ними в сговор, преследуя своекорыстные цели.
Я сомневаюсь, должен ли я включать в число наших адвокатов двух людей, которые были хорошо известны в свое время. Мэтры Жан Рапио и Николя Ролен оба были адвокатами в парламенте, но возвысились до чинов и богатства благодаря расколу и смуте, которые царили тогда[359].
Ролен, став канцлером герцога Бургундского, захватил себе столько добра, что его хозяин был вынужден ему сказать: «Это уж слишком, Ролен»…
Тот же самый Ролен повелел построить прекрасный госпиталь в Боне, который по справедливому суду Божию служит теперь пристанищем некоторым из его потомков, впавших в нужду и великую бедность[360].
Пространный портрет Ролена по своей цельности напоминает его же портреты кистей Яна ван Эйка и Рогира ван дер Вейдена, но этот «злодей» остается в «Диалоге…» одинокой фигурой из давнего прошлого. У остальных перечисляемых адвокатов бывают недостатки — у кого больше, у кого меньше, но они никак не выглядят совершенными негодяями.
Любопытно, что Паскье и Луазель, решительно осуждавшие расправы над судейскими во время Варфоломеевской ночи и Католической лиги, не выводят в качестве «показательных злодеев» ни радикальных католиков, ни лигёров из числа адвокатов. Это могло объясняться как вышеназванными политическими соображениями, так и тем, что главной целью «Диалога…» была консолидация всех адвокатов перед лицом общих трудностей.
Антуан Отман, один из основателей Парижской лиги в 1584–1585 годах, оценивается Луазелем очень высоко:
Этот достойный человек происходил из знатной семьи, будучи сыном известного советника парламента и братом юрисконсульта, прославившегося своими сочинениями[361].
Антуан Отман, знаток права, ученый, стал королевским адвокатом парламента во время Лиги, и составлявшиеся им ремонстрации были весьма удачны. По словам Луазеля, когда он сидел в зале молча, он походил на Силена, но когда брал слово, все бывали очарованы им благодаря его красноречию. Он умирал от легочной болезни (в 1596 году)
и нашел в себе силы посетить своих товарищей (
Другой королевский адвокат лигёрского парламента, а позже его президент Жан Ле Местр оказал Генриху IV неоценимую услугу, добившись в 1593 году принятия постановления о Салическом законе, практически открывшего королю ворота Парижа[363].
Согласно Паскье, великолепным знатоком процессуального дела был рьяный католик Пьер Версорис, способный найти выход из любой запутанной ситуации. Когда он консультировал не на дому, а во Дворце, то принимал в Малом зале, а в Большом зале адвокаты, желавшие посоветоваться с ним, образовывали целую толпу. Слава пришла к Версорису в последние годы жизни, но и в молодости к нему часто обращались. Из-за его красноречия и знания всех тонкостей законов его приглашали на ведение многих важных дел. И далее Паскье вспоминает, как Версорис выступал в парламенте на стороне иезуитов-ответчиков, а сам Паскье — на стороне истца, Парижского университета. Для Паскье этот процесс 1565 года был одним из самых важных в его карьере, но он воздает должное своему оппоненту (который, кстати сказать, формально одержал победу в тот раз), предлагая ознакомиться с печатными текстами их речей. Единственным недостатком Версориса было то, что он звук «а» произносил как «е» и наоборот. Паскье делает общий вывод:
Это был великий адвокат, который страстно вставал на сторону своих клиентов, в особенности на сторону Гизов, чьим главным советником он был, и
