Мистическая Скандинавия

жениха платил не его отец, а отец невесты.

Разница между тестем и любовником, на мой взгляд, немаловажна. Отец принцессы, равно как и Антиох, совмещающий в себе отца и любовника, двенадцать византийских принцев, любовник мачехи Диоклетиана и схожие персонажи рыцарских романов живут в дворцовых покоях. Наставник же пребывает в царстве мертвых, один из устойчивых атрибутов которого – вода, преграждающая туда путь. В сказке Андерсена вода помогает обезвредить труп наставника, но это лишь эпизод, в отличие от операций, производимых с телом принцессы.

Допустим, наставник символизирует предка невесты и в этом ранге преподает жениху родовую мудрость. Предок, согласно Проппу, научил людей пляскам. Поэтому герой отплясывает в чертогах предка, доказывая, что он достоин руки представительницы рода. Выходит, скандинавский тролль древнее подземных принцев, которые, хотя и горазды плясать, загадки не загадывают и ждут своего освобождения. Наличие любовников, стремящихся в мир живых, и метаморфозы, происходящие с самой невестой (она-то для чего приобщается к мертвым?), не позволяют принять гипотезу Проппа в приложении к «Ночным пляскам».

Существуют сказки под общим названием «Сказки об убитом возлюбленном», в которых вопросы задаются не кандидату в женихи, а мужу! Царица, скорбящая об умершем или погибшем любовнике, жаждет извести ненавистного супруга. Она клянется убить его, если он не отгадает загадку: «Я на милом сижу, я из милого пью, я милого вместо пояса ношу». Царь расстроен до слез. Откуда у жены столько милых в непосредственной близости к телу? Ему невдомек, что милый один-единственный, но разделенный на части, пошедшие на выделку скамьи, чаши и пояса. Мудрая девушка, живущая в лесной хижине, открывает глаза царю, тот решает ребус, казнит жену и женится на своей спасительнице[32].

Загадки о частях тела возлюбленного перекликаются с загадкой о голове тролля. В балладах, известных по всей Скандинавии, отец допрашивает дочь (или брат – сестру) о ее тайных свиданиях. Девушка отпирается до тех пор, пока ей не демонстрируют отрубленную руку и голову любовника:

Знаешь ли ты, молодая вдова,
Чья у седла висит голова?
Видишь, рука висит на луке?
Знаешь, чья кровь на этой руке?

Думаю, эти заимствования и привели к возникновению мотива загадок о мертвой голове в сказках типа 306. Ни обрядового, ни магического значения они не имеют. Магия мертвой головы в скандинавских странах развита слабо. Ничего подобного кельтскому культу голов здесь нет. В сагах отрубленные головы врагов используются только для доказательств их смерти или напоминаний о таковой. Публичная демонстрация голов случается нечасто и, как правило, вызывает неодобрение: «Незачем вам еще бередить людские чувства таким напоминанием» (Сага о Греттире, 84). Олав Святой, узнав, что Торарин возит повсюду голову убитого Торгейра, восклицает в гневе: «Людей убивают часто. Но не доводилось слышать, чтобы убийцы так поступали» (Прядь о Торарине Дерзком).

Сложнее разобраться с предметом-невидимкой. О смысле пряток от врага мы упомянули в «Страшных немецких сказках» в форме вывода, принятого почти всеми фольклористами: невидимость свидетельствует о приобщении к миру мертвых, причем живые слепы относительно мертвых, а мертвые – относительно живых. Конечно, скандинавские поверья о ясновидящих и о волшебной мази, помогающей видеть эльфов, феномен сказочного невидимки не объясняют. Нам ведь надо понять не только почему герой видит подземных жителей, но и почему те его не видят.

Древнегреческий Аид (греч. aides – «невидный»), повелитель подземного царства, владеет медным шлемом, делающим его невидимым. Шлемом Аида пользуются Гермес, Афина и Персей, добывающий голову Медузы. Первый из этой троицы сильно напоминает героя интересующих нас сказок с его хитростью, проницательностью и практичностью. Гермес находит путь в темноте, провожает души умерших, передвигаясь со скоростью молнии и становясь невидимым, а в эллинский период олицетворяет магию и оккультные знания. Однако шлем-невидимку герой сказок добывает подобно Персею, облагодетельствованному нимфами или, в другой версии, граями, отдавшими ему шлем в качестве выкупа за свой глаз.

Платон в «Государстве» приводит замечательный рассказ о пастухе Гиге, сыне Лида, который спускается в трещину, образовавшуюся после землетрясения, и видит огромного мертвеца с золотым перстнем на руке. Гиг беспрепятственно снимает перстень и надевает себе на руку. Повернув случайно перстень камнем к ладони, он делается невидимым. Добившись с помощью чудесного перстня доступа ко двору царя Лидии, пастух совращает царицу, убивает ее мужа и захватывает власть.

В Средневековье мотив предмета-невидимки обрел бешеную популярность. Он обыгрывался в мифах, в романах и даже в повседневной жизни, например в экипировке рыцаря, чей шлем с нашлемником был призван защитить своего носителя и физически, и сверхъестественным образом – чтобы он мог видеть сам, но быть невидимым для других.

Волшебными предметами владели «земляки» Аида и платоновского мертвеца – подземные карлики (альвы). В Песне о Нибелунгах Зигфрид отбирает плащ-невидимку у Альбериха. В цикле сказаний «Роговой Зигфрид» король цвергов Эгвальд надевает на героя шапку-невидимку, чтобы помочь ему справиться с великаном, однако в решающий момент Зигфрид срывает ее с себя и побеждает врага в честном бою. Ральф Коггешелл в «Английской хронике» поведал историю одной девочки, украденной подземными жителями и прожившей у них семь лет. Среди прочего, девочка носила шапочку, скрывавшую ее от людей.

Право обладания предметами-невидимками постепенно распространилось на всех выходцев из инобытия. Ивейн, герой романа Кретьена де Труа «Рыцарь со львом», получает кольцо-невидимку от Люнеты, служанки дамы источника. Ёкулю, как мы помним, вручила кольцо великанша Гнипа. В шведской быличке солдат вытребовал шапку-невидимку у горного тролля с целью выяснить, кто съедает всю еду за праздничным столом. Думаю, не нужно уточнять, кто это делал. В данном случае шапка не столько скрывает надевшего ее, сколько позволяет ему видеть троллей-невидимок, то есть наделяет даром