устанавливает их не девять, а четырнадцать. Отнесение же к определенному рангу той или иной должности сделано было русским законодателем совершенно самостоятельно.
При этом в русской Табели был проведен прямо противоположный датской табели принцип, [а] именно – непризнание законодателем права на какое- либо место в рангах за лицами, которые, кроме знатного происхождения и соответственных титулов, личных заслуг перед государством не имели. В датской табели, например, первое место во II классе имели «наши графы, которые наданные[1613] графства в нашем государстве и землях имеют»; первое место в III классе – «наши другие графы, не имеющие никакого чина»; в том же, III классе третье место имели «наши бароны»; в IV классе второе место – «кадеты из графов». Насколько противоположен самый дух петровской Табели датскому закону, можно судить по основной ее норме: «Сыновьям Российского государства князей, графов, баронов, знатнейшего дворянства, такожде служителей знатнейшего ранга ‹…› однакож мы для того никому какого рангу не позволяем, пока они нам и отечеству никаких услуг не покажут и за оные характера не получат» (глава VIII последней редакции). Правда, законодатель золотит пилюлю, преподнесенную знати, уверяя ее представителей, что охотно желает видеть их при дворе, преимущественно перед лицами незнатного происхождения и [вообще] отличающимися от них, но факт остается фактом – без личных заслуг ранги не предоставляются.
В том же духе русский законодатель, соглашаясь с предоставлением председательства и ранга «над всеми князьями и высокими служители Российского государства» принцам, «которые от нашей крови происходят и те, которые с нашими принцессами сочетаны», не распространил этих преимуществ на тех, кто родились у царствующих особ от незаконных связей, [т. е.] на «натуралных детей» [по] датской табели, по другому переводу – «прижитых вне брака» (глава I).
Еще более значительным отклонением от датской табели является признание Петром дворянами разночинцев, дослужившихся до одного из первых восьми рангов (глава XI), в то время как по датской табели «за старое шляхетство» признаются только лица первых трех классов. Еще более [явно] обнаружатся демократические тенденции Петра и прогрессивность русской Табели, когда мы установим, что Петр собственной рукой прибавил во второй (глава X) и последней (глава XV) редакциях закон, внесенный, к большому неудовольствию знатных персон, в русскую Табель в окончательной редакции, – о предоставлении потомственного дворянства всякому разночинцу, дослужившемуся до обер-офицерского чина, по принципу: коли офицер, тем самым – дворянин[1614]. Мало того, Петр и самую знатность фамилии указал определять годностью: «Знатное дворянство по годности считать»[1615]. Что же касается до рангов женщин, то русский законодатель, ознакомившись с датским законом, установил их, как мы указывали в другом месте, с точки зрения своего понимания вопроса – в связи с положением женщин в русском обществе того времени.
Выводом из наших наблюдений может быть признание, что датская табель о рангах 1717 года была наиболее интересной, содержательной и подходящей для использования русским законодателем преимущественно перед всеми другими табелями, бывшими в его распоряжении. Вследствие этого она и явилась обильным источником, из которого Петр брал материал для оригинальных своих определений в сфере служебных порядков и отношений. Тем не менее из датской табели он заимствовал только образцы формулировок, примеры разрешения интересовавших его вопросов, но не самую сущность важнейших норм. Однако датская табель все же остается наиболее близкой русскому закону из всех европейских законов подобного рода.
Глава XII
Происхождение, развитие и план реформ Петра I в промышленности по его законодательным актам
В первой главе нашей работы, излагая законодательную инициативу в правотворчестве Петра I при издании им одинаково как несложных сепаратных указов, так и крупных законодательных актов, имевших генеральное значение, мы установили, что по его законам и неизменно осуществляемой в жизни практике законодательный почин, понимаемый как право инициативы к обязательной постановке в законодательном порядке выработки нового законоположения, принадлежал исключительно верховной власти; доведение же до ее сведения желательности и полезности издания какого-либо нового закона было представлено теми же законодательными актами государственным учреждениям, должностным лицам и даже каждому отдельному, частному лицу, независимо от принадлежности его к какому бы то ни было классу. Мало того, государственным учреждениям и должностным лицам было даже вменено в обязанность доводить это до сведения Сената, а этому последнему, по его собственной инициативе или вследствие доношений подчиненных учреждений либо должностных лиц, – докладывать царю. «А чего невозможно решить, о том, приложа свое мнение, учинить предложение в доклад»[1616], – устанавливает глава II «Должности Сената» во всех редакциях, начиная со второй, написанной собственноручно Петром I.
Та же норма была подтверждена знаменитым указом Петра I от 17 апреля 1722 года, также собственноручно им написанным, имевшим, так сказать, конституционный характер. «Буде же в тех регламентах что покажется темно или такое дело, что на оное ясного решения не положено, такие дела не вершить, ниже определять, но приносить в Сенат выписки о том ‹…› Однакож не определять, но, положа на пример свое мнение, объявлять нам»[1617].
В полном согласии с изложенной нормой делались постановления о той же обязанности и отдельных должностных лиц. «И что по тому (о дворянской службе. –
