Я вздрогнул и взглянул на него со жгучим интересом. Его слова вызвали глубокий отклик в моей душе, на сердце у меня потеплело.
– Печеньем?
– Он хранил его в жестянке на письменном столе.
– Вы в самом деле таскали печенье, когда учились в приготовительной школе?
– Это было много лет назад.
– Я делал то же самое, – сказал я и с трудом удержался, чтобы не воскликнуть: «Брат мой!»
Он поднял кустистую бровь, и было видно, что на сердце у него тоже потеплело.
– Нет, правда? Подумать только! Я полагал, что это моя оригинальная идея, но, вне всякого сомнения, сегодня по всей Англии поколение, идущее нам на смену, занимается тем же самым. Значит, и вам довелось жить в счастливой Аркадии? А какое там было печенье? Мне обычно попадалось «Ассорти».
– Присыпанное розовым и белым сахаром?
– Совершенно верно, хотя иногда бывало и простое.
– А мне обычно доставался «Имбирный орех».
– Тоже очень вкусное, но я все-таки больше люблю «Ассорти».
– Я тоже. Но тогда приходилось брать то, что есть. И вас ни разу не застукали?
– С гордостью могу сказать, что нет.
– А я один раз попался. До сих пор ноет перед ненастьем.
– Да, не повезло. Бывает. Кстати, возвращаясь к задуманному мной предприятию: меня поддерживает мысль, что, если случится худшее и меня обнаружат, мне, во всяком случае, не грозит полдюжины горячих по казенному месту, как это у нас тогда называлось. Так что можете смело доверить мне решение этой проблемы, мистер Вустер.
– Зовите меня просто Берти.
– С удовольствием, Берти.
– А можно, я буду звать вас Родериком?
– Был бы счастлив.
– Или Родди? А то Родерик натощак не выговоришь.
– Как вам больше нравится.
– И вы в самом деле пойдете искать туфлю?
– Непременно. Я глубоко уважаю и люблю вашего дядю и прекрасно сознаю, какое горе он испытает, узнав, что бесценный экспонат навсегда исчез из его коллекции. Никогда не прощу себе, если, принимая меры для возвращения принадлежащих ему ценностей, я не сделаю…
– …все от вас зависящее?
– Я собирался сказать «все, что в моих силах». Я напрягу все свои…
– …умственные способности?
– По-моему, «душевные силы» будет точнее.
– Да, вы правы. Вам надо улучить момент…
– Несомненно.
– Дождаться удобного случая…
– Именно.
– И тут уж не зевать!
– Я так и понял.
– Один совет, если позволите: не ищите на шкафу; там этой штуки нет.
– Спасибо, это полезно знать.
– Разве что он положил ее туда уже после моего ухода. Что ж, Родди, ни пуха ни пера.
– Спасибо, Берти.
Какое тепло разлилось у меня внутри, когда я возвращался на лужайку за книжкой мамаши Артроуз, чтобы поставить ее на полку в спальне тетушки Далии, – словно я принял двойную дозу желчегонной микстуры доктора Гордона. Я был до глубины души восхищен мужеством Родди. Он ведь уже в годах, ему никак не меньше пятидесяти, а сколько жизненной энергии, оказывается, еще бурлит в этом старикане, просто удивительно. Это свидетельствует о том, что… ну, не знаю о чем, но о чем-то свидетельствует. Я стал размышлять о старине Глоссопе, пытался представить, каким он был во времена ночных вылазок за печеньем. Но ничего вообразить не смог, вот разве что в ту пору он еще не был лыс, как репка. Так часто бывает, когда речь идет о людях намного тебя старше. Помню, я был потрясен, когда узнал, что дядя Перси, этот старый пень, в котором невозможно заподозрить ни малейшей искры человеческих чувств, был рекордсменом Лондона по числу скандалов и его регулярно выставляли из зала во время балов в «Ковент-Гарден».
