женой. Это было одним из условий.
— Каких условий?
— Уже не помню. Ты их записала.
— Где?
— Не знаю. Наверное, выбросила.
— Ладно, неважно. В чем конкретно состояло это условие?
Пэкстон сжал мой левый сосок пальцами. Его сухой голос выражал ноль эмоций.
— Тебе не разрешалось волочить за собой свое прошлое. Я не хотел иметь дело с семьей, которая будет лезть в мои дела. Твоим точным ответом было: «У меня нет семьи», ты была удочерена в одиннадцать лет. Ты сама солгала, Габриэлла. Не моя вина, что ты промолчала о существовании сестры. Даже если ты не видела ее с тех пор. Я бы тогда хотя бы не был так огорошен этой новостью.
Меня это слегка разозлило.
— Ты огорошен? Я даже не помню этого! Ты не можешь винить меня в том, что тебя что-то «огорошило». Попробуй начисто забыть всю свою жизнь и заново узнавать все шаг за шагом, как это делаю я. Мне стоит ненавидеть тебя. Я не должна быть с тобой.
— Я пытаюсь понять, насколько тебе тяжело, но и мне непросто. Сложнее, чем когда-либо.
Я покачала головой и тяжело выдохнула.
— Этого мало, Пэкс. Что значит «сложнее, чем когда-либо»?
— Даже не могу объяснить, Габриэлла. Все слишком запутанно. Я влюбился в твои глаза, как только увидел тебя. Страх в твоем взгляде, невинность, не знаю. Ты была похожа на молодого олененка. И я жаждал тебя. Меня поражало, что я могу приказать тебе что угодно, и ты делала. Когда я сказал тебе, что мы поженимся, ты призналась, что тебе еще нет восемнадцати. Это лишь усилило мое желание.
— Звучишь как какой-то педофил.
— Если подумать об этом сейчас — да, но не тогда. Мне было двадцать семь, и передо мной стояла юная сексуальная рабыня. Я одним взглядом мог повелеть тебе подойти ко мне, вплоть до того дня, когда ты разбила машину. Я мог отправить сообщение в три утра, сказав прийти и отсосать мне, и ты делала это. Мог приказать убраться в моем кабинете голой, пока я работаю, и ты слушалась.
На этом я остановила Пэкса в надежде смягчить его серьезный тон.
— Я бы и сейчас убралась голой в твоем кабинете.
Он уткнулся мне в волосы.
— Хорошо, ловлю тебя на слове. Но это другое, Габриэлла. Раньше бы ты так не сказала. У меня была самая чистая комната во всем доме. Ты не протестовала, вообще ничего не отвечала. Если я звал тебя в свой кабинет и говорил, какой он грязный, ты молча вставала и раздевалась, опустив взгляд в пол. Я поглощал твое смирение, словно губка. Был зависим от тебя.
— Знаешь, Пэкс, я изо всех сил пытаюсь не злиться, и я рада, что знаю о групповом изнасиловании, но не помню его. У той испуганной девчонки, о которой ты говоришь, была адская жизнь до встречи с тобой. Она заслуживала кого-то лучше.
— И все еще заслуживает. Я не знал о групповом изнасиловании. Первые несколько недель твоего пребывания здесь я думал, что ты просто какая-то шлюха, скрывающаяся от копов или еще кого. Не могу объяснить, Габриэлла, но это так. Мне нравилось, какой ты тогда была. Я бы всю оставшуюся жизнь провел с такой девушкой, и у меня не возникло бы никаких сомнений. Вся та новизна, что была тогда в наших отношениях, присутствует и сейчас, но немного в другом виде. Думаю, твой стриптиз, как и в прошлом, возбудит меня. Только сейчас ты устроишь настоящее шоу, возможно, потанцуешь у меня на коленях. Раньше ты бы подобного не сделала.
— Ты заставлял меня танцевать стриптиз?
— Я заставлял тебя делать все, а ты слушалась.
Я глубоко вдохнула и расслабилась у него на груди.
— Понимаю, ты не знал об изнасиловании, и, думаю, не ты виноват в том, что я соврала об отсутствии семьи. Но ведь ты заставил меня выйти за тебя? Вынудил?
— Нет, вовсе нет. Ты сказала, что беременна, а я сказал, что мы поженимся. Ты не воспротивилась. Ни разу.
— Никогда не видела свадебных фото. У нас не было свадьбы?
— Нет, незадолго до этого выбросил хренову тучу денег на один провальный брак и не собирался наступать на те же грабли.
— Значит, Татьяна-чирлидерша получила свадьбу, а Габриэлла-пустое-место — всего лишь ЗАГС. Ненавижу тебя.
— Хоть сейчас устрою нам свадьбу.
Я поднялась на ноги, позволив мыльной пене падать на него, пытаясь проигнорировать свои чувства.
— Дело не в свадьбе, Пэкстон. Просто это больно. Вот и все.
— Прости, детка. Я не могу изменить прошлое.
