153
Там же.
154
Нам же.
155
Там же
156
157
158
Причина этого отступления остается недостаточно раскрытой. Хайдеггер нередко упоминает о «судьбе бытия» (Seinsgeschick), совершение которой включает в себя моменты его близости и дальности по отношению к человеку (или несокрытости-сокрытости); человек сам, будучи про-изведением бытия, будучи осуществлением собственно судьбы бытия, не может обладать одновременно и знанием этой судьбы.
159
Сам Хайдеггер в полной мере отдает себе отчет в этой трудности собственного мышления. Он знает, что то, вокруг чего описывает круги его мысль, недоступно для мысли. «Он знает», но остерегается говорить об этом, как о знании. Загадку мышления бытия он не формулирует как проблему человеческого познания. Он сознательно избегает переноса упора на человека и осмысления бытия в его человеческом преломлении. Ибо тогда «мышление Бытия» соскользнуло бы в ту самую метафизику мыслящего субъекта, от которой он столь решительно отталкивается. Хайдеггер последовательно, хотя и не подчеркивая этого, отказывается рассматривать бытие с точки зрения феноменологии мышления бытия. Поэтому он неизменно сторонится какого-либо гносеологического уклона и проблему познания (в традиционном смысле) заменяет указанием на тайну мышления. В подкрепление этих слов приведем характерный отрывок из «Письма о гуманизме». «Речь идет о том, как выразить “бытие” в языке. В то же время выражение “es gibt” (имеется….) употребляется для того, чтобы не пришлось сразу же сказать: “das Sein ist” – “бытие есть”, потому что обычно это “есть” говорится о том, что есть. Мы называем то, что есть, – сущим. Но бытие как раз не “есть” сущее. Если сказать “есть” без последующего истолкования бытия, тогда бытие слишком легко будет представлено неким “сущим”, по способу уже известного сущего, которое действует как причина и про-изводится как действие. Однако уже на заре мышления Парменид сказал “Есть собственно Бытие”. В его словах скрыта изначальная тайна для всякого мышления. Возможно, это “есть” может быть сказано только в отношении Бытия, так что ни о каком сущем никогда нельзя сказать “есть”. Но поскольку мышление, которое озабочено точностью, должно, прежде всего, добиться того, чтобы возгласить Бытие в его истине, для него всегда останется открытым, “есть” ли Бытие и “как” оно “есть”».
Итак, мышлению об истине предстоит постоянно сталкиваться с тайной бытия и ставить вопросы о бытии. Но если оно попытается не только спрашивать, но и отвечать, оно тотчас превратит немыслимое бытие в «субстанцию» немыслимого, в метафизическую подмену бытия сущим, определенным по способу его мышления субъектом. Поэтому Хайдеггер предпочитает оставить бытие неназванным, безымянным. Но, отказываясь от определения, т. е. от понимания бытия, отстраняя от себя метафизику, он обращается к «антиметафизической метафизике» ничто (см.:
160
Нужда эта обусловливается загадкой «сокрытости» бытия. «Проистекая из сущности самого бытия, эта нужда остается недоступной понятийному мышлению. Она сказывается в человеке, т. е. она открывает человека для “оклика” бытия и пробуждает в нем способность отозваться на этот “оклик” (Zuspruch)» (см. Разъяснения к поэзии Гельдерлина).
161
За рассудок в данном случае следует принимать просто мышление того, что есть, т. е. только сущее.
162
163
164
165
Там же.
