планировать, какие статьи написать, чтобы создать свою историю публикаций к тому времени, когда сможет попробовать снова устроиться лектором. Она мысленно переводила с русского на английский, пока они гуляли, пока Стивен восклицал что-то, увидев жука, или набивал карманы галькой.
Казалось, она помнила каждую минуту его жизни, когда он стал старше. Но из первых трех лет она помнила очень мало: солнечные лучи на волосах Стивена, треск гальки в его кармане. Она проводила со Стивеном час за часом. Она знала, что это было так. Хонор нахмурилась и напряглась, чтобы вспомнить больше. В голове всплыл мокрый уголок одеяла, который сосал Стивен, запах стерилизованных стеклянных бутылочек. Отпечаток руки на ее щеке, когда она убаюкивала его перед сном.
Как-то маловато для трех лет.
Она больше помнила коридоры, по которым гуляли ее мысли, чтобы не думать о Поле, чтобы не признаваться себе, что ее материнство было скучным, что она погружалась в рутину, недосып и отсутствие общения – за исключением пары бытовых фраз. Чтобы не думать о ночах, в которые ей снился тот момент на верху лестницы, когда она посмотрела вниз и увидела стоящего там Пола. Чтобы перестать спрашивать себя, правильно ли она поступила, не сказав ему.
Когда Стивену исполнилось три года, она начала читать лекции в Университетском колледже Лондона на полставки. Ее коллеги работали допоздна, ходили на конференции, ездили в командировки для проведения исследований, посвящали годы публикациям. Ей снова и снова отказывали в повышении – не потому, что она была недостаточно умна или академически сильна, а потому, что ей приходилось подстраивать свое расписание под школьное расписание и приходящих нянь. По мере того как Стивен рос, она смогла уделять больше времени работе, но к тому времени уже начала отставать. Она так и не достигла блестящих перспектив, открытых для нее в Оксфорде, но при этом ей все равно никогда не хватало времени на сына.
Оскар и Айрис строили из деревянных кубиков какую-то сложную конструкцию, при этом Оскар отдавал сестре приказы, а она бегала туда-сюда с растущим количеством кубиков, которые забирала, приносила и бросала. Она когда-нибудь играла со Стивеном, как Джо со своими детьми? Может, иногда она так делала, а сейчас просто не может вспомнить?
Не играла. Она читала с ним, разговаривала. А когда он подрос, они подолгу гуляли вместе, посещая галереи, библиотеки, заходя на кладбища, чтобы изучить имена и даты.
Почему она с ним не играла?
Конструкция разрушилась, Айрис разочарованно вскрикнула, и Хонор поднялась на ноги. Кубики разлетелись по полу. Если они останутся здесь дольше, это станет опасным для здоровья.
– Мы пойдем в парк, – объявила она.
– Нет! – заявила Айрис, начав прыгать и с восхищением подбросив кубик в воздух. Он со стуком упал на пол.
– Да! – сказала ей Хонор, и малышка рассмеялась.
– Ты покачаешь меня на качели? – спросил Оскар.
– Если это меня не убьет. – Она подумала о большой сумке, которую Джо брала с собой в поездки с детьми, и решила оставить ее дома. – Ты сможешь часик прожить с грязным подгузником, Айрис?
– Нет!
Нет. Единственная сила, данная своенравным малышам и брюзгливым старухам.
– Я умею менять подгузники, – сказал Оскар.
Хонор подумала, что это маловероятно, но все равно кивнула.
– Тогда ты будешь отвечать за подгузники, а я за закуски.
– Мороженое? – с надеждой спросила Айрис.
– Значит, мороженое.
– Я возьму все свои грузовики! – объявил Оскар и начал их собирать.
Хонор остановила его, опустив руку на маленькое плечо.
– Подумай вот о чем, – сказала она. – Ты маленький, твоя сестра еще меньше. Твоя способность носить грузовики не настолько велика, как ты думаешь. К тому же я престарелая.
– Что значит престарелая?
– Старая. Я старая. И не смогу носить пару десятков грузовиков, которые у тебя есть.
– Сможешь, если мы возьмем твой фиолетовый скутер, – застенчиво предложил Оскар.
Хонор положила руку ему на макушку, хотя для этого ей пришлось слегка наклониться. Он был крепеньким, у него были рыжеватые волосы матери и хрипловатый голос отца. Он не был Хонор родным – возможно, поэтому у нее не возникало желания его поправлять. Чем она с ним занимается и что говорит, вряд ли имеет значение. Вероятно, она уже умрет, когда он достигнет того возраста, чтобы ее помнить.
– Ты, – сказала она с новообретенным уважением, – далеко пойдешь по жизни.
– Я пойду в парк.
