блестящую черную черепаху с красными глазами, сидевшую на мокром камне. Больше всего Гевин любил смотреть на реку ранним утром, когда вода была гладкой, как зеркало, и на ней в полосках тающего тумана спали целые флотилии гусей и уток.
Август сменился сентябрем. Наступала осень. Паракодол, раньше позволявший Гевину спать до четырех утра, теперь почти не действовал, а увеличивать дозу он не решался, опасаясь повредить печень и почки.
Как-то раз он разговорился с незнакомцем, уже поставившим свою потрепанную палатку в том леске, где и сам Гевин предполагал остановиться на ночлег. Оказалось, что раньше Терри был и библиотекарем, и поваром, и садовником. А сейчас он читал потрепанную книгу Примо Леви «Периодическая система»[34].
Они обсудили судьбу речных раков, которых поймал Терри и собирался готовить на ужин. Потом переключились на Корнелиуса Дреббеля, который на глазах у Якова I в 1621 году проплыл на подводной лодке десять миль от Вестминстера до Гринвича. Гевин спросил у Терри, почему тот ведет полную лишений жизнь, ночуя в палатке, и Терри признался, что за ним охотятся секретные службы, поскольку он знает, кто является настоящим отцом принца Гарри. Он даже слезу пустил, а потом долго за это извинялся. «Я давно в бегах, – сообщил он, – и мне все трудней сохранять бодрость духа и хорошее настроение». Гевин пожелал ему удачи, а сам предпочел продолжить путь и устроиться на ночлег в другом месте.
Вскоре он заметил, что в волосах у него завелись какие-то маленькие насекомые, а правое плечо и вся верхняя часть руки покрыты сыпью. Он предположил, что это, возможно, чесотка. Кроме того, он постоянно страдал от какой-то не слишком сильной простуды.
В Пангборне он обнаружил, что сотрудники кооперативного магазина под конец рабочего дня выбрасывают продукты с просроченной датой в большой бак на задах магазина.
А однажды утром Гевин увидел, как по мосту идет какой-то мальчик, и ему показалось, что это Том. Да нет, он был уверен, что это Том! Торопясь изо всех сил, он стал подниматься по крутому обрывистому берегу, с огромным трудом продрался сквозь зеленую изгородь, выбрался на дорогу, но… никого там не обнаружил. Он и потом несколько раз видел этого мальчика, но всегда только со спины; лица его он никогда толком разглядеть не мог. Мальчик сразу же исчезал, стоило Гевину начать на него охоту.
На смену сентябрю пришел октябрь. Позади остались Горинг, Маулсфорд, Норт-Сток. Как-то раз Гевин заметил, как по реке мимо проплывает дохлая собака и лапы ее торчат вверх, точно все происходит не на самом деле, а в мультфильме. Еду покупать он совсем перестал, приберегая последние деньги на паракодол. Ему все-таки пришлось сначала удвоить первоначальную дозу, а затем и утроить. Однажды, когда Гевин рылся в мусорных баках на задах магазина «Теско» в Уоллингфорде, его засек охранник и набросился на него с невероятной злобой, толкнул на землю и несколько раз пнул ногой, приговаривая: «Ах ты, ворюга, гниль гребаная!»
Теперь Гевин понимал, что самому лишить себя жизни – это, скорее всего, отнюдь не слабость. Он уже преодолел очень долгий путь. И вокруг была совсем иная страна, и все здесь выглядело по-другому. Так что это лишь вопрос выбора – продолжать жить или прямо здесь и завершить свое существование. Ответ пока был для него не очевиден. Набить камнями карманы и броситься в реку – что ж, возможно, это вполне достойный выход из столь жалкой ситуации.
Наступил ноябрь. Если светило солнце, то Гевин мог часами лежать на спине и смотреть в небо, на облака, непрерывно движущиеся и меняющие форму, но солнце на небе бывало редко. Гораздо чаще небо скрывали низкие серые тучи. Потом начались дожди и две недели шли почти каждый день, причем довольно сильные. Гевин несколько раз оказывался застигнут врасплох, не сумев вовремя найти убежище, так что его одежда теперь почти постоянно была влажная.
Оксфорд, Эйншем, Баблок-Хайт, Ньюбридж… Теперь люди встречались ему совсем редко. И порой он мечтал превратиться в зверя, чтобы можно было просто охотиться, поедать добычу, спать в норе и не предаваться раздумьям о прошлом и тревогам о будущем.
Денег у него не осталось. И запасы паракодола подошли к концу. Он постоянно испытывал страх, хотя и не смог бы сказать, связано это с прекращением приема препарата с кодеином или с неуклонным ухудшением его физического состояния. Спать по ночам стало слишком холодно, и Гевин старался ненадолго прикорнуть где-нибудь в течение дня. А с наступлением ночи пытался подыскать какую-нибудь стену, привалившись к которой мог некоторое время посидеть, не слишком опасаясь, что на него нападут сзади.
Его постоянно лихорадило – видимо, держалась небольшая температура. Болели суставы, а в голове противно тикало. У него не осталось ни сил, ни смекалки, чтобы отыскивать чистую воду для питья, и он пил прямо из реки. В итоге у него как-то ночью начались сильные боли в животе, а за ними последовал длительный понос.
Палатки он лишился. И даже вспомнить не мог, как это произошло. Возможно, ее украли. Но он понятия не имел, кто это сделал. И левый глаз у него теперь совсем ничего не видел.
Утопиться Гевин не мог. Он понимал, что как живое существо, имеющее душу, он до последнего будет бороться со смертью, стараясь не погибнуть, и выберется из воды через сотню метров ниже по течению, после чего будет чувствовать себя совсем больным и насквозь продрогшим. В конце концов Гевин развернулся и снова взял курс на Оксфорд. Вскоре он вышел на затопленный водой луг, на противоположном краю которого всего несколько дней назад видел поезд, шедший на север.
Дойдя до женского монастыря в Годстоу, Гевин повернул в сторону от реки, прошел через деревню и лишь после этого вернулся на тот луг. Там мирно
