уже перестали быть малышами. Долговязому и серьезному Томасу исполнилось одиннадцать. Он воображал себя очень сильным и любил со мной бороться. Его толчки и усилия были основаны на теории, связанной с законом гравитации, каждый свой шаг Томас просчитывал на бумаге в виде уравнения. Дэвид, которому немного оставалось до десяти, ничуть не интересовался борьбой, ему нравилось играть в крикет; он с удовольствием изображал из себя полевого игрока, я работал битой, а Томас со всей силой швырял мяч. Но главным интересом Дэвида была музыка. Он недавно построил оперную сцену из папье- маше и хотел поставить фрагменты из «Женитьбы Фигаро», нужно было только изготовить кукол, а основные партии собирался исполнять он сам.
– Ты ведь придешь? – спросил он, пригласив меня на премьеру. – Не пришлешь какую-нибудь отговорку?
Я почувствовал себя виноватым, услышав слова Дэвида, и поспешил заверить его: непременно приду. А потом добавил, что вскоре смогу смотреть больше его постановок, когда мы все приедем в Кашельмару.
Я так никогда и не узнал, как Маргарет убедила Сару, но, хотя жена два дня ходила с красными глазами, ни ссор, ни скандалов больше не было. В день нашего отъезда из Лондона мне удалось пообещать ей:
– Это ненадолго. Мы вскоре вернемся в Лондон, клянусь тебе.
Когда она кивнула без слов, не глядя на меня, я взял ее руки, чуть сжал их и сказал: я сделаю все, чтобы она была счастлива в Кашельмаре.
– Я сделаю все, чтобы сделать счастливым
Я даже не думал об этом в таком свете, но должен признать, что нашел объяснение Маргарет очень толковым.
Сара не упомянула имени Дерри, и когда я вспоминал разговор с Маргарет, то понял, что и та ни слова не сказала о нем. Но моя мачеха всегда была умницей – умнее не встречал. Я мог только надеяться, что Сара научится быть похожей на нее, когда мы наконец останемся одни в Кашельмаре.
Я так боялся возвращения в Ирландию, что испытал приятное потрясение, когда выяснилось: жизнь там не так уж плоха. Я выполнил свое обещание братьям проводить с ними время и, как всегда, с удовольствием общался с Маргарет. Моя племянница Эдит, к счастью, осталась в Лондоне с Кларой, так что Маргарет была избавлена от необходимости тащить ее в Кашельмару. Не хочу быть недобрым по отношению к Эдит, но должен признать, что нахожу ее трудной девицей, и я безгранично восхищался Маргарет за ее терпение к ней.
– Эдит неплохая девочка, – объяснила мне Маргарет, когда я затронул эту тему, – но очень обидчивая. Она, конечно, делает вид, что не хочет выходить замуж, но только потому, что боится – вдруг никто не сделает ей предложения. Уверена, она бы ни за что не осталась с Кларой, если бы не хотела побыть в городе до конца сезона. Эдит знает, что здесь, в Кашельмаре, уж точно не встретит ни одного молодого человека.
– В Кашельмаре можно целыми днями не встретить вообще ни одного человека, – мрачно добавил я, не погрешив против истины.
Да, я ездил к Альфреду Смиту, который все еще жил в Клонах-корте, но он пребывал в таком жутком настроении, что никак не мог составить мне компанию. Он сказал, что в долине стало слишком одиноко без Аннабель и он подумывает вернуться в Эпсом и найти там место берейтора. Он попросил у меня денег в долг и никак не мог поверить, когда я ответил ему, что у меня нет ни одного лишнего пенса. Я предложил ему обратиться к кузену Джорджу, но между нами после этого возникла некоторая неловкость, и больше я к нему не ездил.
Единственный человек, с которым мы обменивались визитами, была Маделин. Я боялся, что и она станет просить деньги, но архиепископ, к счастью, проснулся и оказывал помощь, а кроме того, несколько благотворителей поддерживали ее маленькую амбулаторию. Она даже планировала открыть небольшую больницу, и я, зная Маделин, не сомневался, что и больница вскоре будет построена. Некоторым людям всегда удается добиваться своей цели.
– Сара, послушай, – деловито заявила Маргарет, после того как мы посетили Маделин и видели ужасную очередь больных ирландцев, ждущих у дверей, – вот тут прямо у твоего порога благотворительное заведение, которое вполне достойно твоего внимания. Почему бы тебе немного не помогать Маделин? Когда больница откроется, ты бы каждую неделю могла возить туда еду и цветы.
– Я буду отправлять все это Маделин, – быстро ответила Сара, – но не хотела бы ездить туда сама.
Посещение бедняков всегда выбивало ее из колеи, и вся ее благотворительная деятельность сводилась к благотворительным балам. Я ее ничуть не винил. Мы не можем все быть похожи на Флоренс Найтингейл… или на Маделин, которая сохраняла абсолютное спокойствие при виде отвратительных болезней, процветающих в убожестве нищеты.
Стояли ясные летние дни. Я брал братьев кататься на лодке по озеру, ездил с ними по горам. Один раз мы доехали до самого Линона и поели в гостинице, глядя, как лодки доставляют морские водоросли, которыми питались многие крестьяне, жившие на берегах Киллари. В другой раз мы съездили в Леттертурк, хотя я и не стал заходить к кузену Джорджу, потом в Клонбур, где мы заглянули к Ноксам. Позднее даже ездили в Конг – смотрели руины монастыря. С мальчиками я чувствовал себя хорошо. Мне нравились энергия и энтузиазм Томаса, удивляло понимание красоты, свойственное Дэвиду. Я начал подозревать, что Дэвид похож на меня не только внешне, но и своими наклонностями, и чем больше времени мы проводили вместе, тем сильнее мне хотелось именно такого сына. Но это напоминало мне о бесплодии Сары, и меня охватывала печаль – так туман проникает сквозь деревья, когда облака низко повисают над долиной.
Сара нашла, чем занимать время. Она часами писала письма семье (я сильно нервничал, думая о том, что? она может рассказать в своих письмах, но она
