– Оставь меня одну! – крикнула я ему и побежала по кладбищу к дверям часовни.
Внутри было темно и тихо. Я села, прислушалась, но теперь тишина перестала быть гнетущей, она меня утешала. Наконец-то я мыслила ясно, мои мысли стали разумными, логичными. Больше никакого Драммонда. Один только его вид будет вызывать у меня отвращение, потому что он пусть и косвенно, но все же несет ответственность за смерть Маргарет. Когда я признала это, то мне стало очевидно: нет никаких причин, которые мешали бы дальнейшему продолжению нашего брака. Я могу родить еще как минимум троих детей с интервалом в три года. На это уйдет девять лет. Сейчас мне двадцать девять, так что, когда я рожу еще троих, мне будет тридцать восемь. Возможно, я успею родить еще одного. Мне к тому времени перевалит за сорок, это будет ужасно, но я тогда смогу радоваться, глядя на моих выросших детей. Вот будет забавно, когда Элеонора вырастет настолько, что ее нужно будет выводить в свет… а за кого она выйдет замуж? Придется позаботиться о том, чтобы мы вели приемлемую светскую жизнь. Только вот Патрик считал, что мы можем постоянно жить как отшельники, а он будет трудиться, как чернорабочий, в этом несчастном саду. Нам по меньшей мере нужно вывести в свет Элеонору в Дублинском замке… нет, это было бы слишком уж провинциально. Это должно случиться в Лондоне, деньги мы как-нибудь найдем.
В голове у меня мелькали всевозможные варианты. Я всегда относилась к Кашельмаре с неприязнью, но не видела причин, почему ее нельзя переделать в красивый и модный дом. Маргарет считала, что стиль Кашельмары безнадежно устарел, и когда я сама впервые увидела этот дом, то он показался мне просто каким-то топорным сооружением, но в этих прямых линиях, в этой необыкновенной симметрии было что-то постепенно очаровавшее меня. Красота Кашельмары была не сегодняшняя, но какое это имело значение? То была красота тысячи прошедших лет и, возможно, тысячи будущих, вневременная Кашельмара, идеальная геометрически, великолепно-суровая. Такая красота отталкивала меня, но мне казалось, что я наконец знаю, как ее можно использовать с выгодой. Не уделять особого внимания комнатам, прикупить недорогую, но сделанную с воображением мебель, упорядочить прилегающую территорию…
Вероятно, Патрика теперь, напротив, следует поддерживать в его садовнических занятиях. Окружающая территория очень важна. Если люди приедут пожить, то увидят прекрасный экзотический сад, а за стеной можно порыбачить или поохотиться. Если принц Уэльский может приехать к Браунам в Уэстпорт, то почему бы ему не заглянуть в Кашельмару? Конечно, с деньгами будет проблема, но в обычные времена Кашельмара приносила достаточный доход, а если я возьму на себя труд обучиться финансам… Да, вот оно. Не оставлять больше беззаботно вопросы ведения хозяйства на неумелого управляющего, не ждать, что Патрик примется тратить деньги хоть с толикой разума, не заявлять высокомерно, что я не воспитана считать гроши. Нищие не могут быть привередливыми. Безусловно, я не собиралась становиться обнищавшей англо-ирландской аристократкой, но если уж так получилось, то я должна хотя бы ради детей выжать из этого все, что можно. Если мне, несмотря на все наши злосчастья, каким-то образом удастся дать моим детям имеющиеся у нас преимущества, то у меня будет ощущение, что наши беды были пережиты не напрасно. Теперь значение имеют только дети, я это понимала и хотела дать им все лучшее. Мои дети должны быть самыми счастливыми, и ни одному ребенку не будет улыбаться удача так, как моим.
А мой брак? Что ж, мы с Патриком притремся друг к другу. Почему нет? Такое случается со многими парами, и мы не хуже.
Мне и в голову не приходило подвергнуть эти планы сомнению, но теперь я понимаю, что закрывала глаза на одну истину, которая к тому времени стала совершенно очевидной: одна только Маргарет и удерживала нас с Патриком вместе, а без нее наш брак был обречен.
Глава 4
Менее трех недель спустя после смерти Маргарет в Кашельмару приехал Хью Макгоуан, сын управляющего.
Мои дети все еще оставались с Нэнни и нянькой в загородном доме Маргарет, и хотя я очень тосковала по ним, но еще боялась привозить их. Тиф в долине сходил на нет, но в других частях страны продолжал бушевать, и считалось, что вспышки возможны всю зиму, пока урожай картофеля не покончит с голодом.
После похорон Маргарет я хотела уехать в Англию, пока ситуация в Кашельмаре не улучшится. Я и думать не желала, что не увижу детей до весны, но Патрик справедливо сказал, что мы должны дождаться нового года, чтобы убедиться, что не заражены тифом. Тем временем мальчики Маргарет оставались с нами. Томас оканчивал первый семестр в Оксфорде, а Дэвид последний год доучивался в Харроу, но после смерти матери им не имело смысла возвращаться в Англию за несколько дней до каникул, поэтому они остались с нами на Рождество. Для них было утешением находиться рядом с Патриком, а Патрик в свою очередь находил утешение в их обществе.
Что касается меня, то я ни в чем не находила утешения. Не могла плакать или скорбеть, как это принято, вместо этого целиком ушла в домашнее хозяйство и каждый вечер ложилась спать, чуть не падая с ног. Я продолжила бесплатную столовую, заведенную Маргарет, пыталась обучить новых слуг и содержать дом в порядке. Патрик тем временем съездил в Голуэй и купил лошадей, нанял конюхов, отремонтировал экипаж; конюшни утратили свой запущенный вид. Новые конюхи провожали Макгоуана в его поездках за едой, хотя Макгоуан и заявил, что от этого будет мало проку, если он попадет в засаду, поскольку они, вероятно, перейдут на сторону грабителей.
– Патрик, – сказал Томас незадолго до Рождества, – ты не замечал, что Макгоуан сошел с ума?
Мы сидели в маленькой столовой после завтрака. В комнате все еще оставался затхлый запах плесени, но в камине потрескивал огонь, и мне было лень оставлять шитье и идти на кухню – проверять, как там идут дела. Я нашла на чердаке кусок шелка и шила маленькое платье для Элеоноры.
– Ты не преувеличиваешь? – спросил неопределенно Патрик у Томаса.
