– Eine schei? Optik.
Взгляд Борзого переключался между далекими крышами его района и красным контуром на карте: Инес нанесла на бумагу рваные границы его ничем не примечательного Восьмого избирательного округа. Пока немцы глазели на огни Таймс-сквер, его мозг дополнял картину деталями, невидимыми с высоты в восемьдесят шесть этажей и расстояния в три мили. Никто не знал район и его избирателей лучше него. Восточная граница разрезала Ист-Ривер между 96-й и 129-й стрит, и Уинстон был уверен, что где-то у бетонных берегов реки, может, рядом с пешеходным мостом на 103-й стрит, возится с удочкой и лесками безумная старуха Сиддхарта Дженкинс.
Сегодня, как и в любой день, Сиддхарта ловит палтуса, морского окуня, иногда попадается альбакор. Она неистово воюет с удочкой, словно на крючке – хемингуэевский гигантский марлин.
– Хорошо бы мальчик был здесь со мной. Святая Мария, молись за смерть сей рыбы, прекрасной, как она есть. Хорошо бы мальчик был здесь.
Если Сиддхарта подпишет петицию, Уинстон будет ее мальчиком.
Северные границы района приходятся на пересечение Лексингтон-авеню и 129-й стрит. Уинстон представил избирателя Хаймито Линареса, который стоит у дверей магазинчика Мэнни, попивая пиво из банок по пятьдесят центов. Хаймито имел обыкновение шипеть на любое существо женского пола, подошедшее к его логову слишком близко:
– Псст, мамочка, иди сюда. Не, ты мне правда нравишься, глядя на тебя, я хочу остепениться.
Рядом с ним сидит в тени оранжевого пляжного зонта Вильма La Albina Мендес. Ее ноги расставлены, словно она отдыхающий объездчик мустангов. Ее ослепительно белая, как квазар, кожа украшена двадцатичетырехкаратными цепочками, а зубы – фиксами. Своими розовыми глазами Вильма прочесывает поток, отфильтрованный Хаймито, выискивает лесбийские наклонности в лицах, походках, прическах тех, кто отверг его домогательства. Да будут прокляты обручальные кольца.
– Жарко, правда? Тебе нужно немного холодного вина. Да ладно, не ломайся, tomelo. Иди, присядь в тенечке.
Хаймито и Вильма поставят подписи, просто чтобы впечатлить дам своей осведомленностью в политике.
От Лексингтон до 110-й стрит местные жители ищут на улицах спасение от жары. Некоторые прижимают ко лбу вымоченные в ледяной воде тряпки. Они двигаются или говорят, лишь когда это абсолютно необходимо. Другие сидят на ступеньках, слушая от местного разносчика сплетен очередное «ойе, вы уже знаете?..», используя вместо кондиционера чужие проблемы. По всей Лексингтон-авеню молодежь, чтобы не сдохнуть в жару, употребляет различные прохладительные средства, как легальные, так и нелегальные. На 121-й стрит, рядом с музыкальным магазином, Карл Фонсека окучивает свой огород в десять соток. Он бахвалится, что с его помидорами могут сравниться размером только его «помидоры». Между 114-й и 115-й пара молодых блондинов- мормонов стучится в двери домов; они раскрывают свои «дипломаты», как киношные киллеры, угрожая местным грешникам арсеналом брошюр. Может, подумал Уинстон, у него получится приспособить мормонских проповедников для своих целей. Чтобы мормоны открывали двери, вынуждая обреченное каиново семя говорить, – и тут Уинстон, застав хозяев в ситуации «будь вежлив в присутствии белых», подсовывал бы свои бланки.
Уинстон переводит взгляд на запад, на 110-ю стрит, за парком, мимо собора Иоанна Богослова, и дальше по Бродвею примерно до 96-й. Тут его внутреннее видение отказывает.
– Он такой большой, мисс Номура.
– Кто он?
– Район. Тут и парк, и Вест-Сайд, все, кроме дорогих зданий на Сентрал-Парк-Вест и Пятой авеню.
– Знаешь, интересы Восточного Гарлема и их интересы мало совпадают.
– Разве не все хотят примерно одного – рабочих мест, хороших школ и так далее?
– Да, но они не хотят и видеть тебя в своем квартале, не говоря уже о том, чтобы ты распоряжался их жизнью.
– На секунду мне все это даже понравилось. Но отсюда видно, как много людей там живет. Посмотрите на все эти окна. За каждым из них – своя жизнь.
Спенсер улыбнулся.
– Уинстон, ты этого не знаешь, но ты будешь очень хорошим городским депутатом.
– Да ладно, я ни хрена не знаю про политику. Нет, стоп, кое-что знаю.
Уинстон откашлялся и баритоном, которым редко радовал мир, за редким исключением пьяных колыбельных для сына, затянул песенку законопроекта из детского мультфильма. Законопроект жаловался, что после долгого пути в конгресс он сидит в комитете, но надеется когда-нибудь превратиться в закон.
Ни одного американца, рожденного после 1960 года, не миновали эти обучающие мультфильмы. Поэтому неудивительно, что Спенсер подхватил
