– Кто, я? – спросил Уинстон, который отправил в глотку еще одну порцию жгучего пойла и, уже не особо скрываясь, вернул бутылку на место.
По знакомому рычанию в его голосе Фарик и остальные догадались, что пьянка будет для Уинстона философской. Они почти предпочли бы яростные психосексуальные загулы, когда он ставил клуб на уши: грабил мужчин, прижав к писсуарам, и руководил диджеем, размахивая посреди танцпола своим членом, как вялой дирижерской палочкой. – Ты брось эту хрень насчет политика. Я никогда себя так не называл – да если бы и назвал, чтобы стать политиком, этого мало. Я тот, кем вы меня видите.
– То есть сейчас ты просто пьяный уебок? – осклабился Армелло.
– Ага, и этого не стыжусь. Я не как таксист. Вот садишься ты в такси, и водила начинает с тобой разговор. Не потому что он такой дружелюбный, а чтобы понять, не впустил ли случайно в машину опасного мудака. «Здравствуй, друг. В моей стране я был ученый, я был врач». Чувак, заткнись, ты таксист!
– Зуб даю, если бы ты истекал кровью, то надеялся бы, что он скажет: «Я врач», – прервал Фарик софокловские сетования Уинстона. – Давайте, пока Борзый что-нибудь не выкинул, уже займемся тем, ради чего собрались.
Все согласились и потянулись за своими банками, чтобы перейти в дальнюю комнату. Несколько рук растерянно зависло над пивом, пока их владельцы пытались разобраться, где чей сосуд, чтобы не наслаждаться чужой слюной. Толстая широкая ладонь с жужжанием пронеслась над остальными, потом со свистом пикирующего бомбардировщика на боевом заходе нырнула к банкам и выхватила одну из самой середины. Удовлетворенный добычей, Уинстон поплелся к задней комнате, попивая пиво.
– Чувак, откуда ты, блядь, знаешь, что это твое пойло? – крикнул Армелло ему в спину.
Уинстон швырнул через плечо опустевшую жестянку.
– Я повернул эту хреновину на крышке.
Надин поймала банку и присмотрелась к ней. Язычок на клапане банки был повернут на девяносто градусов.
– Блин, а хитро…
– Я-то думал, что вы, придурки, умнее, – усмехнулся Уинстон, исчезая во мраке комнаты.
Буржуй расставил труппу вокруг карточного стола, роль которого исполняла картонная коробка на ящике из-под молока. Несмотря на еле понятную пьяную скороговорку, которой он говорил, Уинстон никогда не видел его таким оживленным. С мастерством постановщика бродвейских мюзиклов он устроил генеральную репетицию спектакля «Три карты», премьера которого предполагалась через неделю. Главная роль досталась Армелло: он стоял за коробкой и его быстрые, как у фокусника, руки заставляли карты вертеться и скакать. Надин была инженю. В ее задачу входило привлечение простаков, взволнованно касаясь груди, медленно облизывать губы и делать опрометчивые ставки по сто долларов.
– Надин, ты должна «продать» свою реплику: «Черт, я проигрываю деньги на подарок дочери». Заставить мужика захотеть стоять рядом с тобой. Кита с раздутыми карманами, который думает, что может показать даме, как это – выиграть много денег, и отвезти тебя домой.
Чарльз и Плюх получили роли второго плана – заслонять стол от будущего игрока, возбуждая тем самым его любопытство. Втянув олуха в игру, они должны были давать ему ценные советы, объяснять преимущества совместной игры, чтобы объединенными усилиями повысить свои шансы обыграть ведущего. Чарльз блистал. Уинстон вспомнил, как они как-то обчистили грузовик с парфюмерией, заглохший на магистрали ФДР, и потом толкали в центре духи по пять долларов флакон. Белый тогда включил безупречный британский акцент: «Прямо из Франции и Италии, лучшие ароматы для вашей мамаши, второй половинки и долбанутых придурков, ваших дружков. Шестьдесят баксов у Сакса на Пятой авеню, всего пять баксов просто на Пятой авеню». Услышав высокородный говор Соединенного Королевства, подданные Ее величества с Карибских островов, вышедшие на обеденный перерыв, буквально дрались за право приобрести парфюм из рук милостивого бритта.
Уинстона традиционно сделали громилой, как и во всех операциях: молчаливый игрок, который стоит в стороне, высматривает полицию или лохов, которые опозорились в присутствии своих девушек и решили вернуть деньги. Когда Борзый потребовал роль со словами, Буржуй дал ему возможность попробовать себя в качестве главного подставного, прямо напротив Армелло. Но Уинстон заслонил собой лампу, и Буржуй отодвинул его в сторону со словами:
– Борзый, ты слишком большой. Никто даже карт не увидит.
С досады Уинстон пнул ящики, рассыпав карты по полу. Только Фарик решился его образумить:
– Слушай, Борз, каждый должен делать то, что у него лучше получается, и, придурок, никто лучше тебя не может разруливать сложные ситуации.
Уинстон подошел к Белому, залез к тому в карман и вытянул пакет с травой. На лице Чарльза нарисовалось покорное «только все не выкуривай», и Уинстон вышел из комнаты.
– Что с тобой? – спросил Антуан.
– Ничего, – ответил Уинстон, глядя на телевизор.
Антуан усмехнулся. Он не видел кузена года два, но тот почти не изменился.
– Борз?
– Что?
