которые держали над их головами зонты. В сумо явно крутились большие деньги. Борзого подмывало сказать:
Кимбоси воспринял молчание Уинстона как отказ и вручил небольшую книгу «Наука сумо: семьдесят приемов с диаграммами и подробными объяснениями». Уинстон поблагодарил его и спросил, являются ли остальные борцы выходцами из гетто, как он сам. Ояката улыбнулся и сказал, что большинство рикиси – сыновья фермеров и сталеваров, есть несколько родившихся в Японии корейцев, пытающихся сойти за «традиционных» японцев, а также парочка выпускников колледжа, которые готовы на все, что угодно, лишь бы избежать мира бизнеса. Повисло длительное неловкое молчание: двое мужчин размышляли об альтернативных вариантах собственной судьбы: Уинстон, толстенький японский юноша, которого привели в сумо чрезмерно заботливые родители. Ояката, лучший друг Тампа Реда, перебирающийся из города в город на попутках, потягивая виски из бутылочек из-под микстуры от кашля и играя блюз на губной гармонике. Он все еще поражался, как сильно Уинстон похож на Роберта Джонсона. Борзый заговорил, а Кимбоси все еще невольно ожидал услышать старый блюз вместе со щелчками и шипением виниловой пластинки.
– Скажите, а что за именем меня представили?
– Курояма.
– И что оно значит?
– Черная Гора.
В конце дня, когда рабочие демонтировали ринг и трибуны, Уинстон опять сидел на крыльце, слушая рассказы друзей о его битве с Котодзумой.
– Борзый сказал: «Н-на! Я не играю в ваши игры, япошкинский ублюдок. Напомню тебе Перл-Харбор. Н-на!» Тебе даже полиция аплодировала.
– Я давно Борза не видел таким взбешенным. У него лицо было, как у этого… берсерка. Он того чувака чуть не укокошил.
Привычная газировка не лезла Уинстону в горло. Он выплюнул ее на тротуар и слушал, как лимонад шипит на горячем асфальте.
– Не называйте меня больше Борзым. Желаю, чтобы меня отныне звали Курояма.
Фарик прищурился.
– Чего? Курояма? Это что означает? «Толстый боров» по-японски?
Все захохотали, лавина смеха снесла всех со ступеней и выбросила на тротуар, как коричневые валуны. Даже Уинстон хихикал, его живот под зеленой футболкой мелко дрожал, словно желе.
– Да ну вас! – сказал он, швыряя банку от газировки на улицу. – Не дадите ниггеру помечтать. Я мог бы завтра уже быть в Японии, грести дикие бабки.
– Ты бредишь.
– Армелло, я брежу, как и вы со своим ограблением. – Он надул губы и произнес капризным тоном: – Мы дадим кассирам снадобье, махнем волшебной палочкой и вуаля, улетим с наличкой.
Армелло взмахнул руками.
– Борз, я видел документальный фильм, все получится.
– Да даже если не получится, будет весело, – добавил Чарли О’. – Сколько людей могут сказать: «Я ограбил банк вместе со своей мамашей»? Одно это – уже достаточная причина.
Фарик выпрямился, упершись в костыли.
– И даже если бы это была тупая идея, ты должен был ее поддержать. До Бруклина никто из нас не браковал идеи только потому, что они глупые. Если вдуматься, все, что мы делаем, всегда глупое. Глупо или нет, тебе стоило быть с нами.
Уинстон открыл книгу по сумо со словами:
– Чувак, это уже не мое.
На первой странице он увидел рисунок двух сплетенных буддоподобных борцов.
16. Бесплатная стоянка
За две недели, что прошли с момента публикации его статьи про Уинстона, Спенсер почти не видел своего предполагаемого подопечного. Он передал ему воскресный выпуск газеты за игрой в «Монополию». Уинстон глянул на свое нелестное фото в одном только поясе, прочел заголовок – «ХИП- ХОП ПОПУЛИСТ» – и вернул обратно.
– Ты не хочешь оставить ее себе?
– Зачем мне газета, которую я не читал?
