могла сказать.
К пятидесяти годам всегда есть что спросить о здоровье.
Так что он вздохнул и неторопливо отправился за дощатую дверь.
А там не было ничего необычного. Небольшая комнатушка, заставленная коробочками, статуэтками. По стенам развешены разные травы. Везде изображения Будды, какие-то книги. И надписи на непонятном языке.
Сам лама еще не старый. Голова стриженая, лицо слегка вытянутое, значительное. Брови такие округлые, прямо дугами над глазами. А вот глаза… Глаза интересные. Не узкие щелочки, как у простонародья. А карие и круглые.
«Видно, что в нем крови намешаны! — думал, входя, Дубравин. — Бровастый. И сидит просто». — В его представлении лама должен был сидеть, подвернув под себя ноги, в позе лотоса. А он за столом. На скамейке.
Дубравин, не зная, как поступить, остановился посреди комнаты.
Лама посмотрел на него. И любезно пригласил садиться, показав кивком на скамейку.
Так они устроились напротив друг друга. Оба яйцеголовые, коротко остриженные. И даже в чем-то похожие. Скорее всего, живыми, внимательными глазами.
— Хотите чаю? — произнес лама.
— Не откажусь! — ответил Дубравин.
Лама встал во весь рост. Взял с плитки стоящий чайник позади себя, налил две неглубокие разноцветные (как в Казахстане) пиалы душистого зеленого чая. Поставил и пододвинул ему одну. Потом подвинул поближе к гостю пачку с белым сахаром и еще одну пиалу с сухофруктами.
Дубравин пить не торопился. Ждал, пока чуть остынет.
— С какими заботами к нам? — спросил лама гостя.
— Да вот с другом приехал, чтобы поддержать, помочь. Вы уже с ним встречались.
Лама кивнул головой утвердительно. Да, мол, встречался.
В эту секунду Дубравин заметил, что на стриженой голове ламы, на лбу начали проступать капельки пота.
«С чего бы это? Тут вовсе не жарко», — подумал он. Но продолжил говорить о Франке:
— Ничего врачи не могут сделать. Хотя вроде бы самая передовая медицина у них в Германии.
— Это не вопрос медицины. Это вопрос веры! Вашему другу не хватает веры, чтобы жить. Его душа исчерпала себя. А болезнь эта — она, по нашим представлениям, служит для быстрой эвакуации душ, которые в безверии могут набрать тяжелейшую карму. По-вашему, христианскому — грехов…
Дубравин, никак не ожидавший такого откровенного разговора, слегка опешил. Помолчал. И продолжил:
— Но он хочет жить. Он очень хочет жить!
— Это так! — ответил лама наконец, вытирая пот со лба. — Но хотеть и мочь — разные состояния. У него нет цели! — И добавил: — Давайте я вас посмотрю! Что у вас болит?
— Да я вроде бы здоров. Только ноги болят. Сильно. А в детстве они у меня даже отнимались.
— Дайте вашу руку! — попросил лама.
И когда Дубравин, расстегнув рукав, подал ему ладонь, он аккуратно, мягко взяв его ладонь в свою, стал слушать пульс. Прошла минута. Лама внимательно прислушивался к пульсу и наконец, выдохнув, произнес:
— Я так и думал, ты здоров. Мы делаем диагностику по пульсу. Древняя методика. Но надежная.
Дубравин в это время подумал: «Чего это он перешел на “ты”? Мы с ним вроде вместе коз не пасли!» Но возражать не стал.
А лама добавил:
— А ноги — это кармическое. Эту болезнь ты принес из прежнего своего воплощения…
Дубравин в принципе знал, что в буддизме, как и в индуизме, верят в то, что душа после ухода переходит из тела в тело. Но такой конкретный поворот в разговоре его зацепил за живое! Он набрался решимости и стал спрашивать:
— Я вот все удивляюсь — жизнь моя какая-то странная, беспокойная. Или время это такое? Или я сам? Вот как-то считал — десять ипостасей уже пережил. Кем только не был за эти годы! Солдат. Студент. Рабочий. Журналист. Предприниматель. Политик… И все по полной. Объехал полмира. Почему так? Другие вон, кто со мной вместе учился, — сидят себе в деревне. Водочку попивают. А я, извините, как электровеник… Ношусь по стране и миру… Отчего?
— Ты догоняешь, добираешь то, что недобрал в прежней жизни. Ты умер молодым. Очень молодым. Можно сказать, ребенком. И не успел сделать все, что тебе было положено. Теперь приходится наверстывать упущенное. Но для этого тебе и силы даны… — Лама помолчал секунду, еще раз смахнул пот со лба: — Огромные!
— Вот как? — удивился Дубравин.
— Так! — подтвердил Дершиев.
