причал. И длинная деревянная лестница наверх. А вход в берегу вырыт…
— Блин, они нам что-то хотят сказать!
— Может, сейчас поехать? — загорелся Озеров.
— Или на что-то указать. Надо завтра подъехать туда! — решил Дубравин. — И подняться. Хотя какое завтра. Сегодня! Уже светает!
VI
Дубравину показалось, что он только что лег и сразу, будто кто-то толкнул его, проснулся. Похоже, так оно и было. Потому что утро только начиналось. Весь лагерь спал.
Он вылез наружу. Побрел к столу с остатками вчерашнего пиршества. Достал бутылку «Боржоми». И приложился к горлышку. Попутно оглядел берег, где шло вчерашнее представление. Деревья стояли зеленой стеной. Солнце томилось где-то за ними.
Уселся за стол. Хотелось есть. Но только он положил в рот кусочек холодного вчерашнего шашлыка, как обнаружил то самое «окно». В густом, пестро-зеленом занавесе из листвы увидел круг, в котором листья за ночь словно завяли, свернулись в трубочки и высохли.
«Интересно!» — подумал он, вглядываясь.
Через десяток-другой секунд в это окошко начал вползать солнечный диск. Дубравин смотрел на него, не моргая.
«Надо же, — подумал он, — я снова смотрю на него, как орел смотрит на солнце! Так уже было когда-то в молодости, на теплоходе. Что бы это значило?»
Он обернулся туда, где луч солнца, прорезавший туман, уперся в другой берег. Как раз на уровне, где темнел вход в пещеры.
«Черт возьми! Опять какой-то знак! Он нас торопит. Хочет что-то сказать. Надо поднимать ребят!»
И остановился, пораженный в самое сердце. Прямо между берегами над рекой зависли две радуги. Одна большая красно-сине-желтая. И еще одна меньшего размера. «Радуга! — подумал Дубравин. — Рай-дуга! Наши предки считали ее дорогой в рай!»
Прошли секунды, и под радугами, прямо в прозрачном утреннем воздухе словно завис прекрасный храм. Голографическая картина струилась, двигалась, менялась на глазах: то она стала похожа на Айя-Софию в Стамбуле-Константинополе, то вдруг обросла минаретами по углам.
Прошло еще несколько секунд, и он увидел перед собой Поталу — храм-резиденцию далай-ламы в Тибете.
Затем рисунок превратился в храм Христа Спасителя.
И вдруг перелился в гигантский храм «Лотос» — символ индийского бахаизма.
Потрясенный Дубравин быстро разбудил Людку. Она недовольно заворчала. Но выползла из палатки. И застыла перед входом, ошеломленная увиденными картинами.
Голографическое грандиозное представление закончилось так же внезапно, как и началось.
На катер грузились лихорадочно быстро. Переплыли реку. Пристали к спрятанному в тени деревьев причалу, от которого тянулась по склону вверх длинная деревянная лестница.
Горохом ссыпались на причал. И дружно гуськом двинулись к чему-то манящему, зовущему вперед. Дубравин, шагая со ступеньки на ступеньку, утомленный чудесами и бессонной ночью, даже думал: «Идем, как по лестнице Якова. Вверх и вверх. Все ли дойдем?»
Но двигались. След в след. Шаг за шагом по шаткой опоре. Наконец поднялись. И увидели сверху красоту великой природы. Раскинулось море зеленое. Рассеченное синей рекой.
Аж задыхаешься от такой красоты. От счастья.
На площадке перед входом в пещеры — никого. Дверь почему-то открыта.
Ну что же! Все выдохнули. И каждый по-своему, по-человечески помолился своему Богу, прежде чем шагнуть за порог неизведанного. В темноту.
Зажгли предусмотрительно взятые фонарики. Пошагали по известняковому коридору.
Фонари выхватили из темноты что-то новое. Несколько шагов. И они оказались в пещерном храме. На белых стенах развешены прекрасные разноцветные иконы Божьей Матери. В центре — столик.
Воздух тих и прохладен. Там наверху солнце, наступающая жара. А здесь контраст. Прохлада.
А главное — тишина. Такая тишина, что слышно, наверное, биение их сердец.
— Мне боязно! — зашептала Людка, прихватывая Дубравина за руку. — А вдруг тут что-нибудь…
— Ты не бойся! Я с тобой!
Они прошли по длинному белому проходу еще несколько десятков метров и уперлись в расширенную нишу. Похоже — чью-то усыпальницу.
