Божьих угодников.
Внутри тоже было полно народу. Яблоку негде упасть. Как на базаре. Он даже слегка растерялся. Куда двигаться?
Но его провожатая твердо знала, куда им надо. К главной святыне. И лавируя, они наконец подобрались к ней.
Он увидел стеклянный куб, в котором стоял потемневший от времени деревянный гроб. Вернее, узенький, длинный гробик, в котором когда-то покоилось тело святого. Стекло бликовало. И Дубравин наклонился ниже. Пригляделся. Одна из боковых досок словно щерилась обгрызенным краем.
Дубравин потихоньку спросил Марию:
— А что это он так выглядит? Весь верхний край как будто обгрызен бобрами?
Она также тихо, с легкой улыбкой на устах ответила:
— Это паломники.
— ???
— Когда гроб преподобного Сергия стоял не под стеклом, паломники, которые прикладывались к нему, чтобы поцеловать, потихоньку грызли дерево…
— Зачем? — удивился Александр.
— Чтобы забрать с собою частичку святого дерева.
«Вот оно что! Но разве вера и благодать в дереве?
В вещах? Это же дело души! Странно все это».
Они пошли дальше путешествовать по лавре. И Мария, все более воодушевляясь, рассказывала о жизни святого. Голос ее звенел.
Дубравин, конечно, читал Житие Сергия Радонежского. Но ее рассказ сильно отличался от прочитанного. Это был рассказ не о лубочном отлакированном образе. А о живом, страдавшем, боровшемся, активном человеке. И по мере того, как картина жизни святого Сергия разворачивалась перед ним во всех цветах, гость чувствовал какой-то прилив энергии — желание жить, любить и подражать ему.
«Нет, не в том правда Сергия, что он скрылся в лесах, чтобы духовно расти самому и спасать собственную душу. А в том, что он, уже совершенный христианин и человек, стремился изменить окружающий, совсем не благостный мир. Ведь Сергий не прятался от мира, хотя и был монахом. По сути своей он был творцом новой жизни. Учредил на Руси общежительные монастыри. Раньше монахи жили каждый сам по себе. Своим хозяйством. Собирались только на молитвы да на праздники. И монастыри назывались особножительными. Те, что побогаче, жили за счет принесенного с собою богатства. Другие работали. Или собирали милостыню. И монастыри были местом неравенства. Сергий совершил переворот. Революцию. Все стало общим. Личного не стало. Все стали трудиться. Исполнять послушания. Монастыри стали жить своим трудом. И их общины были той силою, которая помогала государству осваивать новые земли. А также оборонять пределы.
Россия начинала колонизировать Север и Сибирь с их помощью.
Кроме того, святой активно участвовал в жизни страны, народа. Не раз мирил князей во время великих междоусобиц.
А борьба с татарами? Ведь он придал борьбе за свободу еще и особый, религиозный смысл. Борьбы христиан с басурманами».
И чем больше Дубравин узнавал о простой и безыскусной жизни этого удивительного человека, тем больше понимал, что нашел наконец тот идеал, к которому стремился.
Ему казалось, что он долго блуждал по каким-то зарослям и кривым тропинкам. И вот теперь вышел на широкую светлую дорогу.
«Как странно, — думал он, словно споря с тем монашком, которого встретил в крипте, — не тихим раем является лавра, а местом трудов и борьбы. Не было у Сергия никаких наставников, менторов. Он сам торил свою тропу. И вел за собой других. Вот человек, который может быть примером».
Но здесь, в лавре, его ждало не только это открытие. На обратном пути к воротам он заметил церковную книжную лавку.
Решил зайти. Взгляд привычно скользил по корешкам разноцветных альбомов, названиям серьезных книг. И вдруг уперся! Не в житие. Не в Евангелие. Не в икону. А во что-то важное, зацепившее его изнутри. Маленькая такая рыжая книжица размером с хороший блокнот для записей. Дубравин взял ее с полки. Машинально повернул. И прочитал название. «Добротолюбие»! Глянул в аннотацию на обложке: «Настоящий труд — избранное из пяти томов “Добротолюбия”. Составлен настоятелем Казанско-Богородицкого мужского монастыря в г. Харбине архимандритом Ювеналием».
Открыл на первой попавшейся странице. Прочел первую фразу. И… уже не мог оторваться:
«Надобно стараться иметь ум в безмолвии. Как глаз, который в непременном движении, то вертится в стороны, то обращается часто вверх и вниз, не может ясно видеть того, что перед ним, а напротив того, если хочешь сделать, чтобы зрение его было ясно, надобно устремить взор на один видимый предмет; так и ум человеческий, если развлечен тысячами мирских забот, не может ясно усматривать истину.
Из писем Василия Великого к Григорию Богослову».
«Понятно, к чему надо стремиться. Ведь беспокойные мысли мешают нам, не дают жить в душевном мире и радости. Но где же путь? Он должен быть здесь. Иначе зачем я сюда ехал?»
Он листает, листает белые страницы. Мелькают имена великих святых. Тех, кто жил за тысячи лет до нас, так же, как и один из основателей монашества Василий Великий.
